— Что там, Слава? — опустив стекло, негромко окликнул его Стрельцов.
— Машина угнана, — сквозь зубы сообщил охранник, водя стволом вокруг себя с таким усердием, словно пытался взять на мушку сразу весь лес. — Замок зажигания вырван с мясом, провода оплавлены — заводили напрямую, я так еще в пятнадцать лет забавлялся.
От владевшего Петром Кузьмичом благодушного настроения вмиг не осталось и следа. Кто, зачем и, главное, как все это подстроил, еще предстояло выяснить, но сначала следовало выбраться из ловушки, которую, без всякого сомнения, представляло собой это место. Тот, кто раскинул этот силок, явно был большой затейник — на это прямо указывал варварски вывороченный замок зажигания. Автомобиль, подобный тому, что стоял сейчас в гуще мертвых осенних папоротников, защищен от угона массой мудреных, хитро засекреченных электронных устройств и систем. Чтобы обойти все эти противоугонные механизмы и «секретки» и запустить двигатель (да так, чтобы через сто метров он не заглох окончательно и бесповоротно), нужно не только обладать определенными навыками, но и иметь в своем распоряжении кое-какие приборы и инструменты, наличие которых автоматически исключает необходимость пачкаться и рисковать, напрямую соединяя сыплющие искрами оборванные провода. Таким образом, выломанный замок представлял собой официальное объявление войны, эдакий издевательский меморандум о намерениях: ага, попались, голубчики! Ужо я вас!
Петра Кузьмича окатило волной ледяного кладбищенского холода. У него будто пелена с глаз упала: он вдруг понял, какого свалял дурака, убедив себя, что все идет своим чередом, а главное, купившись на это дурацкое письмо. Как будто взломать электронный почтовый ящик старого осла — это какая-то проблема! Экстренно и неотложно… Что такого экстренного могло у него стрястись, что надо было назначать встречу у черта на рогах, в лесу, буквально за сутки до отлета? Да он и слов-то таких, поди, не знает — экстренно…
— Назад! — крикнул он звенящим от напряжения голосом. — В машину, живо!
Его люди начали пятиться от автомобиля Лиса, грозя молчаливому лесу начиненными смертью девятимиллиметровыми дулами. Сухие папоротники негромко шелестели, под ногой Каймана чуть слышно хрустнула притаившаяся в сыром мху гнилая ветка.
— Быстрее! — крикнул Стрельцов. — Бегом, идиоты!
Его крик заглушил прозвучавший в кустах тихий хлопок. Слава Горшенин выронил пистолет и упал, мгновенно скрывшись из вида в высоких папоротниках, колышущиеся верхушки которых еще какое-то время отмечали место его падения. Кайман трижды выстрелил туда, где в темной путанице ветвей медленно таяло синеватое облачко порохового дыма. Петр Кузьмич видел, как одна из пуль сбила ветку и та, повиснув на тонком волоконце коры, закачалась, как маятник. Кайман побежал к машине; в кустах снова раздался характерный хлопок, на этот раз отчетливо услышанный Стрельцовым, и Кайман, нелепо взмахнув руками, с разбега нырнул в папоротники.
Время, отведенное на размышления, истекло. Настало другое время — время действовать, как Петру Кузьмичу не раз доводилось действовать на войне — без раздумий, на голом рефлексе. Он рванулся вперед, намереваясь перебраться в водительское кресло и понимая, что вряд ли успеет, и тут из кустов, кувыркаясь в воздухе, вылетел какой-то темный предмет. С высокой точностью угодив в открытое окно, он мягко шлепнулся на сиденье рядом со Стрельцовым, оказавшись ручной осколочной гранатой — доброй, старой, проверенной временем Ф-1, в народе ласково именуемой «лимонкой».
* * *
— Ты уже собрал вещи? — спросил Николай Николаевич, сражаясь с заедающей «молнией» большого, туго набитого чемодана.
— Э, что их собирать! — вяло отмахнулся Марат Дугоев. — Главное — не забыть паспорт и билеты на самолет, а зубную щетку или какие-нибудь носки можно купить и на месте.
— За валюту, — подсказал Ник-Ник. Он надавил коленом на крышку, резким движением задернул «молнию» и с видом победителя похлопал ладонью по раздутому, как коровье брюхо, боку чемодана. — Эх, молодо-зелено! Легко живете — легко зарабатываете, легко тратите… Ни семьи, ни детей, ни кола ни двора — свобода!
— Да, — рассеянно кивнул Марат, стоя посреди просторной гостиной, заставленной багажом и оттого имеющей разоренный, сиротливый вид. Стоявшая у самых его ног большая дорожная сумка была открыта, и внутри ее он с легким недоумением увидел матово отсвечивающий коричневой кожей бок малой боксерской груши. — Ник-Ник, дорогой, зачем грушу с собой тащишь? Думаешь, в Нью-Йорке дефицит спортивного инвентаря?
— Своя ноша не тянет, — заявил Безродный и, отодвинув его плечом, застегнул сумку. — Ты как маленький, честное слово: там купим, там возьмем… Откуда ты знаешь, что они тебе подсунут?
— Отравленную грушу, — предположил Дугоев. — И будут ждать, когда я начну ее кусать. Что с меня возьмешь — дикарь!
— Смейся, смейся, — проворчал Безродный. — Есть такая поговорка: лучше быть смешным, чем мертвым.
— Э, ты опять? Сам ведь говорил, что все наши проблемы кончатся, как только сядем в самолет!
— Говорил, — согласился Николай Николаевич. — Ну, извини, пуганая ворона куста боится. Откуда я знаю, что и как там будет на самом деле? У нас народ с голодухи звереет, там от жира бесится…
— Перестань, — сказал Марат. — Зачем кому-то в Америке хотеть моей смерти?
— А зачем кто-то хотел ее в России? — задал встречный вопрос Безродный. — Мало ли на свете маньяков! А теперь с нами даже Федора нет.
— Да, Федор… — Засунув руки в узкие карманы джинсов, Марат принялся бесцельно бродить по комнате, огибая разбросанные вещи. — Ты так и не узнал, куда он подевался?
Ник-Ник отрицательно покачал головой.
— Не имею представления. Обзвонил все больницы, все морги, поднял на ноги всех своих знакомых — как в воду канул! Честно говоря, мне это кажется довольно подозрительным.
Марат перестал бродить и вопросительно посмотрел на тренера.
— Сам подумай, — предложил Ник-Ник. — Если бы его избили или даже случайно убили в той драке, тело обязательно нашлось бы. Я за эти две недели повидал столько неопознанных трупов, что они мне уже средь бела дня по углам мерещатся. Но он будто растворился. Значит, либо его кто-то хорошенько спрятал, либо он спрятался сам.
— Зачем?
— А я знаю? Зато посмотри, как интересно получается: исчез Федор — прекратились покушения.
— Э! — пренебрежительно воскликнул Марат. — Вспомни лучше, когда он появился! Позже, чем они начались, разве нет?
— Конечно, — не стал спорить Безродный. — Иначе зачем бы я стал его нанимать?
— Тоже правильно, слушай, — озадачился Марат. — Нет, все равно не верю! Он не такой.
Бросив последнюю фразу, он вдруг заметно помрачнел: вспомнил, видимо, что не так давно говорил те же слова о Ник-Нике и серьезно ошибся в оценке личных качеств собственного тренера, которого знал не первый год и которому верил, как себе.