Каменная пациентка - читать онлайн книгу. Автор: Эрин Келли cтр.№ 74

Дженни поморщилась.

Все те же старые ступени скрипели под ногами. Кабинет Дженни был частью прежнего помещения доктора Буреса, где вместо галереи его «преступников» теперь висели плакаты о здоровье и безопасности и календарь двухлетней давности. Достопочтенный Бурес оказался дискредитирован, или, вернее, дискредитировал сам себя. Бурес признался в том, что он гей, в начале семидесятых и до самой своей недавней смерти публиковал мемуары о том, насколько варварскими были его методы.

Хелен повесила портфель и пальто на стойку для шляп и попросила посмотреть больничные книги.

С пустыми руками она проследовала за Дженни через дверь в стенной панели, которую не заметила, когда была здесь девушкой. На поясе Дженни позвякивали ключи. Хелен подумала, что они могут находиться сейчас над танцевальным залом.

– Шаг во внутреннее святилище. – Дженни открыла очередную дверь – в огромную библиотеку; нет, не в библиотеку. На многих ярдах полок здесь хранились не книги, а коробки и папки. Одно окно было разбито и заколочено поверх дыры, но через щель сиял свет, и оттуда доносилось пение толпы людей. Дженни показала на стол, заваленный перфорированными распечатками, рядом с башней из коричневых папок.

– Это ваши счета?

– Нет. – Дженни покраснела. – Это записи о пациентах. Я умоляю вас, Хелен, перед тем как начать работу с цифрами, посмотрите на все это с человеческой стороны. – Хелен взглянула в глубину уходящих вдаль полок, и осознание отстало на несколько секунд от тревожного еканья в ее животе.

– Но это невероятное количество документов для нескольких сотен пациентов.

– Попробуйте сказать «десятки тысяч пациентов», и вы будете близки к истине, – пояснила Дженни. – Вы смотрите на истории болезни всех, кто когда-либо здесь лечился. Некоторые из этих записей по дате совпадают с появлением самой Государственной службы здравоохранения. Они все разложены по годам, согласно распорядку. Боюсь, что записи, сделанные в мрачные дни администрации Керси, велись слегка небрежно, но уверяю вас, что со времени моего пребывания в должности все в порядке. Это, разумеется, касается только бумаг современных пациентов, которые имеют значение сегодня.

Хелен боролась с тошнотой, подкатившей от мысли, что она, возможно, находится в нескольких ярдах от информации, которая в неправильных руках может перечеркнуть все плоды ее работы.

– Я предполагала, что такие записи должны быть где-то централизованы, – произнесла она.

– Они и централизованы. Мы и есть центральное хранилище. С шестидесятых годов.

Дженни говорила так, будто и не слышала, как ее слова высверливают дыру в сердце Хелен.

– Как бы то ни было, вернемся к нашим многолетним пациентам. – Она подцепила верхнюю дюжину страниц со своей бумажной кучи. – Я выбрала пару случайных исследований, которые, как надеюсь, изменят ваше мнение. Я действительно думаю, что это повлияет на ваше решение, если только вы увидите…

Ее голос, казалось, отдалился и стал невнятным, как у учителя, вещающего на латыни. Хелен охватило убеждение, что ее собственные записи, пролежавшие без внимания долгие годы, внезапно выпрыгнут из папки, выпорхнут в открытое окно и полетят прямиком в руки небольшой толпы в переднем дворе. Когда больница будет выведена из эксплуатации, все эти записи должны переместить в какой-то другой архив, и кто знает, что может выскользнуть наружу? Ее мир сжался до единственной цели – необходимости уничтожить записи о себе прежде, чем ее история с ревом ворвется в настоящее. Способность логически мыслить покинула ее и уплыла прочь, будто была лишь воздушным шариком, за который Хелен цеплялась все эти годы.

– Почему записи не под замком? – Ее не волновало, что она перебивает Дженни. – Они свободно валяются на полках. Они, конечно же, конфиденциальны; и у вас огромные проблемы с приватностью.

Дженни подняла свои ключи:

– Никто не получит их без моего разрешения.

Обе женщины вздрогнули, когда где-то снаружи разбилось стекло и послышались радостные возгласы.

– О, черт, – сказала Дженни.

Хелен увидела возможность остаться здесь в одиночестве; хитрость вернулась к ней, даже если благоразумие исчезло.

– Не берите в голову, – произнесла Хелен. – Я уверена, ваш заместитель вскоре возьмет это под контроль.

Дженни не заглотила приманку, но ее левое веко подрагивало. Формально ей было нечего терять, кроме гордости. Назарет не проходил или же вовсе проваливал проверку ее авторитета. Хелен сейчас зависела от профессиональной гордости Дженни так же сильно, как от своей собственной. Радостные возгласы превратились в скандирование.

– Боже, да там как будто футбольный матч. Ваши сотрудники могут, конечно, думать по-своему, – сказала Хелен. – Полагаю, это пережиток времен Керси. Не обращая внимания на психов, захвативших приют, персонал тогда заботился лишь о своих насиженных местах. Я подумала было, что вы…

Отодвинутый стул Дженни скрипнул по полу.

– Я вернусь через пять минут. – Она подтолкнула верхнюю распечатку к Хелен. – У вас достаточно времени, чтобы это прочитать. – Дженни с извиняющимся видом взмахнула ключами. – Я запру вас для безопасности.

Имелась в виду безопасность Хелен или записей, она не уточнила: просто вышла, и звук ключа был таким знакомым, словно все происходило вчера. Хелен вскочила на ноги раньше, чем стихли шаги Дженни, и раздвинула полки в стороны. Стеллажи были помечены по годам. 1985, 1979, 1970, 1965, 1960. Век вращался вокруг Хелен, перематывая в обратную сторону ее жизнь – Лондон и Робин в доме, и Дэмиан еще дома, и Лондон до этого, раннее материнство, а затем опять в Саффолк. Если Дженни поймает ее, карьера Хелен закончится. Хуже того, вся кампания по закрытию Назарета будет неизбежно скомпрометирована. От Хелен не ускользнула ирония ситуации: трудно сохранять негодование по поводу ложного обвинения в сумасшествии, когда чувствуешь, что действительно близка к безумию. Все симптомы были налицо: потные ладони, колотящееся сердце, чувство, что адреналин вот-вот заставит ее воспарить над полом. Ей хватало остатков здравомыслия, чтобы признать: это безумие – рисковать сразу всем, но Хелен была не в силах себя контролировать. Что-то ощущалось в этом месте: само здание противилось тому, чтобы служить больницей. Нечто таилось в его камнях, ядовитый газ, который заражал нормальных сумасшествием, а безумных делал еще безумнее. Как еще Хелен могла объяснить, почему она сейчас карабкалась вверх по семифутовой книжной полке, цепляясь за нее пальцами, как ребенок, лезущий на дерево?

Стеллаж с 1958 годом состоял из семи глубоких полок. Каждая была набита коричневыми архивными коробками с обнадеживающим толстым слоем пыли сверху. Ярлыки оказались выцветшими, но разборчивыми. Только три женщины покинули Назарет в сентябре 1958 года. Здесь тогда происходило безумие, ложное и истинное, с Хелен Моррис, Паулиной Престон и Селестой Уилсон.

Хелен не могла заставить себя прочитать записи о Паулине. Судьбу Селесты она впитала в один миг между двумя морганиями: передана в Рамптонскую больницу повышенной безопасности с рекомендацией префронтальной лейкотомии, если ее склонность к насилию не утихнет, хотя здесь не имелось никаких указаний на то, было ли это осуществлено. Ее собственные записи были аккуратно подшиты и начинались, как и следовало ожидать, с момента приема. Пока Хелен читала, физические ощущения той ночи, казалось, вернулись: ощущение невесомости, кусачий холод, ноги, покрытые засохшей пленкой ее собственных испражнений.