Уголок его губ приподнимается, когда он смотрит на людей, хлопочущих на сцене: как будто он воспроизводит свои воспоминания в реальном времени.
Официантка возвращается, неся две запотевших кружки и маленькую стопочку коктейльных салфеток.
Мой напиток слишком сильно разбавлен. Ник продолжает болтать.
А я не могу перестать думать о том, что сейчас делает Саттер… и что он решил, вернувшись домой и увидев следы небрежно устроенного романтического шоу Ника.
– Ты – та причина, по которой я не бросил играть на гитаре, – продолжает Ник. – Ты была просто без ума от Джона Майера.
Я смеюсь.
– Вот как? А я об этом совсем забыла.
– Я хотел произвести на тебя впечатление. Я хотел играть песни Джона Майера лучше, чем сам Джон Майер.
– И почему я этого не знала? – Я делаю глоток «Московского мула» и обвожу пальцами тонкий металлический ободок своей кружки.
– А еще ради тебя я так яро изучал химию. – Он качает головой. – Боже, я ненавидел химию, но я был без ума от тебя. Мы были напарниками по лабораторным работам, помнишь? А я не хотел, чтобы ты считала меня тупым неучем, который сваливает на тебя всю работу.
Теперь я вспоминаю. Предвыпускной класс. Органическая химия и я.
– Помню, мне взрывало мозг то, как хорошо ты знаешь материал, – говорю я. – И мне казалось, что это так круто, когда ты поправляешь мистера Келлера перед всем классом.
– Я совершенно уверен, что это единственный курс, который я освоил лучше всех. – Ник тянется за своим пивом, и я замечаю, что его колено подрагивает. – Меня еще заставили пересдавать экзамен, помнишь? Мистер Келлер утверждал, что я списываю.
Я протягиваю руку под столом и кончиками пальцев глажу его колено, пытаясь остановить эту эскалацию нервной энергии.
– Непривычно видеть тебя таким… заведенным, – говорю я. – По крайней мере, в моем присутствии.
– Сейчас все по-другому, – говорит он. Я поддеваю пальцами металлическую ручку своей кружки.
– О чем ты говоришь?
– Понимаешь… потому что теперь между нами все по-другому.
– В каком смысле – по-другому? – Мои плечи непроизвольно напрягаются.
– Полагаю, нам нужно… не знаю… попытаться понять это?
Я отставляю кружку в сторону и опираюсь лбом на ладони, резко выдыхая воздух.
Я люблю Ника – люблю как лучшего друга.
Но я не люблю его как мужчину.
И не хочу «пытаться понять это».
– Я знаю тебя с самого детства, – говорю я. – Ты был моей первой и единственной подростковой влюбленностью. Когда ты встречался с моими подругами или с красивыми девушками из других классов, это меня едва не убивало. А теперь… теперь ты пришел ко мне с этим?
– Мел…
– Почему ты никогда не говорил мне, что я тебе нравлюсь? Почему ты ничего не сказал мне, когда у тебя был шанс?
– Не злись на взрослого меня за те решения, которые я-подросток принимал целую жизнь назад.
– Я не злюсь на тебя – ни на взрослого, ни на подростка. Я пытаюсь найти в этом смысл, – возражаю я.
– Это прозвучит как долбаный штамп, – говорит Ник, – но путешествие дает человеку много времени на размышления. Слишком много времени, честно говоря. Мы встретили одного человека, какого-то странного гуру, занимавшегося медитациями, и он ехал с нами целую неделю через всю Пенсильванию и на многое мне открыл глаза. Понимаешь, весь последний месяц я задавался глубокими вопросами. Как я попал сюда? Каким образом мне так чертовски повезло? Ради чего это все? Что хорошего может из этого выйти? Что в мире значит для меня больше всего?
Столики вокруг нас начинают заполняться. На сцене двое парней настраивают гитары. В воздухе копится предвкушение живого выступления – словно электрический заряд.
– Мелроуз. – Ник тянется через стол и кладет ладонь на мою руку. – Ты – ответ на все эти вопросы.
Глава 40
Саттер
В эту ночь Мелроуз не пришла домой, так что я, естественно, предположил худшее. Каждый раз, когда я закрывал глаза, я видел ее и Ника. Его пальцы, намозоленные гитарными струнами, в ее волосах, его жадные губы касаются всех тех мест на ее теле, которые должны принадлежать только мне.
В конце концов я сдался и выпил две таблетки снотворного, запив их глотком пива, чтобы отдохнуть хотя бы несколько часов.
Будильник срабатывает в шесть часов утра, но я не могу пошевелиться, словно меня придавило к кровати чем-то тяжелым. Каждая частица моего тела, каждая клетка, каждая молекула, каждый атом испытывают дикую усталость.
Наверное, не стоило принимать снотворное, да еще и две таблетки, но теперь уже поздно каяться.
Нажав на телефоне «отложить», я поворачиваюсь на бок, отчаянно стремясь поспать еще хотя бы десять минут, как будто это что-то изменит; но измотанный разум требует отдыха.
Я наполовину погружаюсь в дрему, когда слышу, как кто-то поет; это уж точно не может быть мой брат.
Секунду спустя – или мне кажется, что прошла всего лишь секунда, – снова гудит будильник.
Сон. Это был всего лишь сон.
Но, чтобы убедиться точно, я поднимаюсь и тащусь в ванную.
Свет выключен, в прохладном воздухе не висит пар, не чувствуется запаха ее жасминового геля для душа. Дверь ее комнаты распахнута, и я заглядываю туда, удостоверяясь, что ее кровать пуста и холодна.
Ее здесь не было. Мне это просто приснилось.
Она все еще с Ником… где бы они ни были.
Глава 41
Мелроуз
Утром в пятницу я просыпаюсь в кровати Ника – в той, в которой он спал в детстве. Я соображаю, где я нахожусь, только в тот момент, когда потягиваюсь и ударяюсь руками о книжную полку в изголовье, где он когда-то гордо хранил свою коллекцию фигурок из «Черепашек-ниндзя».
Откинув одеяло, я с облегчением вздыхаю, убедившись, что я полностью одета. Джинсы, футболка, носки – в общем, всё на месте. Повернувшись на бок, я вижу Ника, растянувшегося на полу посреди комнаты – даже без одеяла, с одной только подушкой. Он тоже полностью одет. Вокруг валяются альбомы со школьными фотографиями и пустые винные бутылки.
События ночи вспоминаются мне кусочками и отрывками, словно перед моим внутренним взором проигрываются короткие видеоклипы.
Мы вместе вспоминали.
Вместе смеялись.
Вместе плакали.
Мы ушли из «Мэло» после того, как я спросила Ника, не можем ли мы отправиться куда-нибудь, чтобы поговорить, и тогда мы заказали «Убер» до дома его родителей, где он остановился на время своего возвращения в город. Сами его родители куда-то уехали, так что весь дом оказался в нашем распоряжении, и на какое-то короткое время это было так, словно мы действительно вернулись в прошлое.