Мне нужно ненадолго спрятаться от всего мира.
Глава 37
Мелроуз
Утром в четверг мы сталкиваемся у входной двери: я возвращаюсь с ранней пробежки. Не знаю почему, но я проснулась в пять часов утра и не смогла уснуть снова.
– Привет. – Я промокаю потный лоб тыльной стороной кисти. Наверняка я выгляжу разгоряченной. В буквальном смысле, а не в переносном.
– Привет. – Он тянется за своими пыльными рабочими ботинками, стоящими на шерстяном коврике у входной двери. Его футболка с надписью «ALCOTT ELECTRIC» сияет почти ослепительной белизной, контрастируя с его загорелой кожей. Должно быть, новая. – Спасибо, что позаботилась о Таккере вчера вечером.
– Всё в порядке? С ним, я имею в виду.
Саттер прикусывает нижнюю губу изнутри, потом кивает.
– Да. Он крепкий парень. Он с этим справится.
– Наверное, ему проще от того, что у него есть ты.
Я ожидаю, что Саттер закатит глаза или скажет мне, чтобы я перестала его превозносить, или еще как-нибудь выразит свое самоуничижение, но он просто стоит и рассеянно смотрит в пространство, как будто напряженно о чем-то размышляет.
Если бы он мог прочесть мои мысли… он знал бы, как отчаянно мне хочется поцеловать его. Мне даже плевать на то, что я вся потная и пахну, как будто только что со стадиона. Я хочу ощутить жар его губ. Почувствовать его пальцы в своих волосах. Полностью слиться с ним.
Я хочу, чтобы он смотрел на меня так, как смотрел раньше – как будто я какое-то чудо.
Саттер бросает взгляд в сторону двери. Я знаю, что ему нужно идти.
– Что ты делаешь сегодня вечером? – спрашиваю я.
– Пока не знаю точно.
– Может быть… сходим куда-нибудь вместе?
Саттер делает шаг к двери и кладет ладонь на дверную ручку.
– Да. Может быть. Посмотрим.
Я ощущаю боль в груди. Настоящую боль. Мой желудок стягивается в узел, когда я смотрю, как он распахивает дверь.
– Зачем ты это делаешь? – спрашиваю я. Саттер поворачивается ко мне лицом.
– Мелроуз…
– Я знаю, что ты тоже чувствуешь это, Саттер. – Я ощущаю жжение в глазах, но не хочу, чтобы он видел, как я плачу.
– Мне нужно идти. – Он закрывает дверь и спускается с крыльца, потом садится в свой пикап. Мне хочется думать, что он осмысляет мои слова по дороге на работу, но, зная его, я скорее поверю, что он заглушает эти мысли своим любимым классическим роком.
Он хорошо умеет прятаться от мира, когда ситуация становится слишком острой. Я только не думала, что он станет закрываться от меня – после того, насколько далеко мы зашли.
Полагаю, в конечном итоге мне придется смириться с тем, что я значу для него далеко не так много, как мне казалось. Но это не заставит меня меньше скучать по нему, когда я уеду.
* * *
Сегодня я не могу оставаться дома.
Таккер угнездился на диване со стопкой книжек, которые он откопал бог весть где. Я забираю Мёрфи и отвожу его в бабушкин дом. Ближе к вечеру я встречаюсь с Аэрин и Марицей за поздним обедом, потом еду на бульвар Эббот-Кинни в Санта-Монике и пробегаюсь по магазинам, и в конечном итоге устраиваюсь за угловым столиком в кофейне, чтобы немного покопаться в себе.
К слову сказать… с самого утра среды от Ника нет никаких известий.
Достав телефон, я набираю ему короткое сообщение, спрашивая, что у него на уме. Если он все еще на Восточном побережье, то там вот-вот настанет время ужина, так что, надеюсь, он пока не спит.
Этот небольшой разговор насчет его «экзистенциального кризиса» тревожит меня. Ник всегда был спокойным – более спокойным из нас двоих. Он держал свои эмоции под контролем и точно знал, чего хочет от жизни. Теперь мы каким-то образом поменялись ролями.
Я допиваю латте с миндальным молоком и возвращаюсь к своей машине. Пробки на дорогах такие, что до дома я доезжаю почти через полтора часа. Шоссе 405 в основном стоит, и каждый раз, когда я останавливаюсь, проехав считаные футы, я думаю о том, как сегодня вечером увижу Саттера – после всего, что я ему сказала, – и мне приходится прилагать сознательные усилия, чтобы перестать нервно постукивать пальцами по колену или ступней по полу.
Я не умею справляться с беспокойством. Я могу плакать по заказу, но если мне требуется прийти в себя – то бог мне в помощь!
Мне до смерти хочется знать, что Саттер думает обо мне после сегодняшнего, после того, что я сказала ему в прихожей. Я, по сути, призналась, что чувствую к нему нечто, а он просто… ушел.
Может быть, он просто опаздывал на работу, но мне нравится думать, что этот разговор заставил его ощутить такую неловкость, что он предпочел удрать, – а неловкость возникла из-за того, что он тоже что-то чувствует ко мне.
Забрав Мёрфи от бабушки, я доезжаю до нашего маленького бунгало, останавливаю машину на подъездной дорожке, потом выключаю мотор, беру пса под мышку и иду в дом.
Там темно, все шторы задернуты, но я чувствую сладкий запах. Что-то похожее на свежесрезанные розы, вино и свечи.
Дюйм за дюймом мое безумное сердце карабкается из груди в горло, пока не добирается до ушей. Удары пульса почти заглушают негромкую музыку.
Саттер не романтик, по крайней мере, насколько я его знаю, но я уже видела его заботливую, альтруистичную сторону и не могу не отдать ему должное.
Есть вполне реальный шанс, что он почувствовал себя виноватым за то, что случилось утром, и за то, что в последние несколько дней он отгораживался от меня. Быть может, он таким образом хочет передо мной извиниться?
Я не могу сдержать улыбку, представляя, как он стоит в соседней комнате и ждет мгновения, чтобы сгрести меня в охапку и сказать, что он чувствует то же самое, что он будет адски скучать по мне, когда я уеду, и что он должен сказать мне о своих чувствах до моего отъезда…
Я воображаю, как он говорит, что мне есть, ради чего возвращаться сюда через два-три месяца… что он меня дождется.
Но мои невольные мечтания рушатся с грохотом, когда я вижу, кто стоит в дверном проеме, ведущем на кухню.
– Ник?.. – Я смотрю на него через темную гостиную. – О боже, что ты здесь делаешь?
Мой голос срывается, в горле встает комок, который я, похоже, не в силах проглотить.
Разочарование. Это разочарование. И оно не хочет проходить.
– Мел, – говорит он, направляясь ко мне. Он берет меня за руку, и я думаю о том, как неловко это ощущается.
Месяц назад я прыгала бы от восторга, кричала бы, визжала бы, плакала бы, бросилась бы в его объятия. Месяц назад я была уверена, что это именно то, чего я желаю.
Мне понадобилось узнать Саттера, чтобы понять: я вообще никогда не желала Ника. Мои чувства к нему были этакой щенячьей любовью, нереализованной детской влюбленностью.