Не хочу слишком захваливать его, но, возможно, это лучший любовник, какой у меня когда-либо был…
Конечно, я ни за что ему об этом не скажу. Он и так слишком высокого о себе мнения.
И кто знает, может быть, все дело в том, что мы друг другу не нравимся, а значит, не было необходимости производить друг на друга впечатление? Мы просто сошлись, повинуясь природной тяге друг к другу, словно первобытные, примитивные создания.
Чистый, не отягощенный социальными условностями секс.
Я отпиваю кофе, колокольчик на входной двери кафе звякает, и появляется моя кузина. Она улыбается и стягивает с носа огромные солнечные очки. Она протягивает руки в мою сторону, ее пышные волнистые волосы упруго подрагивают, ниспадая ей на плечи. Я встаю и заключаю ее в объятия. Мы обе – единственные дети своих родителей, и она – единственная моя двоюродная сестра по отцовской линии. В каком-то смысле мы скорее родные сестры, чем кузины.
Странно встречаться с нею лишь время от времени, в то время как мы привыкли видеться каждый день, но одновременно мне кажется, что мы обе жили в гостевом домике нашей бабушки уже целую жизнь назад.
– Так что нового? – спрашивает она, заказав кофе и усевшись за столик.
– Всё по-старому, – отвечаю я, делая очередной глоток из своей чашки. – Бегаю по прослушиваниям, как укушенная. На самом деле, прямо отсюда отправляюсь на очередное – какая-то реклама таблеток от головной боли, которую нашел мой агент.
– Все еще посещаешь курсы?
– Как обычно. Нужно оттачивать мастерство, – отвечаю я, подмигивая. И это правда. Если бабушка чему и научила меня, так это тому, что следует оставаться скромной и не допускать даже мысли о том, что твой талант достиг своего пика. Насколько бы крутой ты себе ни казалась, всегда можно стать лучше.
– А как у тебя дела с соседом?
Я закатываю глаза и чувствую, что мои губы растягиваются в улыбке, но я решительно подавляю эту улыбку и опускаю взгляд.
– Что? – спрашивает она. – Что означает эта гримаса?
– Ничего. – Я прищуриваюсь.
– Неправда. Ты состроила гримасу. Что это значит? Что происходит?
– Ничего, – говорю я твердо, как будто это может придать веса моим словам. – Он просто меня раздражает, и я подумала кое о чем, что он сделал, и это меня насмешило.
– Чем он тебя раздражает? И что такого он сделал?
– Просто… он просто… я не знаю.
Марица подается ближе ко мне.
– С чего это ты вдруг начала путаться в словах? Это на тебя не похоже.
– Ты застала меня врасплох, – объясняю я.
– О боже, ты с ним переспала! – Она прикрывает рот рукой, подавляя смех.
– Что? С чего это ты вдруг пришла к такому выводу?
– С того, что я знаю тебя и вижу такие вещи. То, как ты себя ведешь… у тебя все на лице написано, – отвечает она. Может, она и не питала желания стать актрисой, но наша бабушка и ее научила тому, как читать людей.
«Это ценное для жизни умение», – всегда говорила Глория Клейборн.
Я покачиваю чашку в ладонях.
– Это всего лишь один раз. И второго, скорее всего, уже не будет.
Я все равно не смогла бы солгать Марице. Она отлично знает язык моего тела. Она знает, в каких ситуациях я подергиваю бровями, морщу нос или слишком часто посматриваю влево.
– Ты живешь в одном доме с ним… сколько? Неделю или две?
– Знаю, знаю, – отмахиваюсь я.
– Тебе не кажется, что это усложняет ситуацию? Вам предстоит прожить под одной крышей еще примерно полгода, верно?
– Да, – соглашаюсь я. – Ты сейчас озвучиваешь то, о чем я уже думала. Не надо читать мне лекций.
– Я не читаю лекции, – возражает она. – Просто это на тебя не похоже, и я вроде как заинтригована. Как такое могло случиться? Ты же ненавидишь случайный секс.
Я качаю головой.
– Мы поспорили из-за пульта переключения телевизора, и одно привело к другому.
Она склоняет голову набок.
– Вы поспорили из-за пульта от телевизора, а потом занялись сексом? Вот так сразу?
– Я понимаю, как это звучит. – Я обвожу взглядом кофейню, выискивая что-то, на что можно отвлечься, или кого-нибудь знакомого, чтобы можно было встать и подойти к нему поздороваться. – Кстати, как у тебя с Исайей?
Это в лучшем случае неловкая попытка сменить тему, но мне все равно. Мне нужно переключить разговор на что-то другое. Я не хочу говорить о том, о чем не могу перестать думать с того момента, как оно случилось. Я все еще пытаюсь понять, что это значит и к чему это может привести, но не могу этого сделать, когда кузина обрушивает на меня по миллиону вопросов в минуту.
Она делает глубокий вдох, потом выдыхает.
– Он снова улетает в командировку через несколько недель, поэтому мы пытаемся проводить вместе как можно больше времени.
– Ну, разве в этом есть что-то новое? – хмыкаю я, снова обхватывая чашку ладонями и с облегчением думая, что попытка сменить тему удалась. – Вы и так постоянно неразлучны.
На ее губах появляется глупая улыбка, словно у влюбленной девушки-подростка.
– Да, наверное, так и есть.
Марица просто вся светится – так было с самого момента появления этого парня в ее жизни. Я никогда не видела, чтобы настолько разные люди так хорошо подходили друг другу. Честно говоря, они делают друг друга лучше, и я искренне рада за них обоих.
– Как твоя учеба? – спрашиваю я.
– Все так же. Ах да, бабушка тебе не говорила? Я наконец-то ушла из «Брентвудского блинчика и кофе», – сообщает она. – Эпоха завершена. Буду скучать по своим коллегам, но не буду скучать по спорам с каждым первым посетителем, который считает, будто ему нужно больше одного блинчика, а правила для него не писаны.
– Этого я никогда не понимала, – говорю я.
Мы допиваем свой кофе, сплетничая о бабушке и ее новом «друге», который присылает ей цветы каждую пятницу, отчего она хихикает, словно застенчивая школьница. С тех пор, как мы обе съехали из гостевого домика, этот «друг», похоже, стал чаще захаживать к бабушке в гости. По крайней мере, так Марице сказала одна из бабушкиных соседок.
Спустя некоторое время я смотрю на часы и вздыхаю:
– Мне пора. Нужно еще выгулять Мёрфи и приготовиться к прослушиванию.
Марица встает из-за стола и делает шаг ко мне, протянув руки. Когда мы обнимаемся, моя макушка оказывается где-то на уровне ее подбородка, напоминая мне, что я всегда буду завидовать ее росту. Нечестно, что бог одарил такими длинными ногами ту, кому от них нет никакого прока.
Когда, вернувшись домой, я паркую машину, то замечаю, что пикап Саттера стоит на подъездной дорожке. И это странно, потому что днем он никогда не бывает дома.