Как называются женщины. Феминитивы: история, устройство, конкуренция - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Фуфаева cтр.№ 35

Аргументы типа “Нет профессии «художница»!”, “Моя профессия «парикмахер»” явно отсылают к официальной номенклатуре профессий в качестве образца для тех, кто говорит на языке не официальном, а обычном.

Мотив № 4: избыточность

Зачем ломиться в открытую дверь?

С другой стороны…

Когда женщина даже в неформальной обстановке говорит о себе: “Я – художник” (кассир, учитель, лаборант, сотрудник, активист), можно подозревать ее в примазывании к первосортной группе, в ориентации на официальные нормы, на канцелярит, но вряд ли стоит упускать из виду, что феминитивный суффикс здесь на самом деле был бы избыточен, сообщал излишнюю информацию. Пол-то в этой ситуации и так известен. Вот в заголовке “Журналисту «МК» вручили премию” пол неизвестен (возможно, и неважен; это другой вопрос).

• Сама по себе избыточность не криминальна и даже является неотъемлемым свойством языка. Мы дублируем информацию то и дело. Например, когда кричим по телефону: “Я уже выхожу!”, произносим лишнее слово я. Ведь окончание глагола выхожу и так сообщает, что говорящий имеет в виду себя. Сказать “уже выхожу!” тоже можно и правильно. Почему-то конструкция с подлежащим, с я не отмирает. Или взять частицу не в конструкции “никогда не смеялся”. Зачем она? По-русски иначе выразить отрицание невозможно!

Избыточность как таковая создает запас прочности. Природе иногда требуется колоссальная избыточность – из миллионов икринок выживает одна. И в языке тоже дублирование делает передачу информации надежнее, особенно информации важной – отрицания, например.

• Тем не менее лишние языковые единицы могут в определенных условиях стать кандидатами на вылет. Например, если мы сильнее обычного нуждаемся в краткости. Или если эти единицы не слишком желательны по тем или иным причинам.

Поэтому, кажется, нельзя сводить мотивы избегания феминитивов к вуалированию пола как маркера второсортности и стремления бюрократов к единообразию. В сущности, в разбиравшихся выше словосочетаниях типа кавалерист-девица суффикс именно избыточен – кавалеристка-девица было бы уж слишком.

Вообще-то в дореволюционном газетном заголовке мне такое словосочетание встретилось: “Женщина-авиаторша Л.В. Зверева протестует” (“Петербургская газета”. 30.08.1911). Мало ли, бывают всякие мутации, но не всякие оказываются жизнеспособными, не всякие размножаются.

Абстрактных женщин-репортёров Влас Дорошевич именует феминитивом: “Куда не проникнет репортёр, туда проникнет репортёрша”. Здесь суффикс принципиален. Однако о конкретной Варваре Меньшиковой, рядом: “Она репортёр! И репортёр прекрасный!” Здесь феминитивный суффикс нес бы лишнюю информацию, а значит, отвлекал на второстепенное – и мысль не была бы выражена столь четко.

Отсюда не так трудно пойти дальше и отказаться от феминитивного суффикса вообще в любой ситуации, где пол неважен. Он может быть при этом и неизвестен, но к существу дела информация о нем ничего не добавляет. А таких ситуаций с течением времени становится все больше. Массовое применение мужских обозначений к женщине, в общем, совпадает с ростом равноправия, укорочения волос и юбок, дейнековских физкультурниц в белых трусах и майках и метростроевок в комбинезонах – одним словом, со сближением в картине мира этих, оказывается, не диаметрально противоположных объектов.

• Напрашивается сравнение феминитивов со специальными словами для незамужних женщин. Замужество превращало женщину в радикально другой объект. Девку, девицу, мадемуазель, боярышню, барышню – в бабу, даму, мадам, боярыню, барыню. Но вот различие перестало быть значимым, объекты в картине мира перестали серьезно различаться, и упоминание статуса стало избыточным. Девушка стала отличаться от женщины лишь возрастом. А дальше и это отличие начало таять. Пока одни ещё возмущаются беременными девушками, другие, при этом носители вполне литературного языка, уже спокойно называют девушками всех, кого нельзя отнести к бабушкам.

“Душа не имеет возраста”. Привычное высказывание. А пола? Пригвождена ли ты к нему, обязана ли объявлять его всегда, даже тогда, когда думаешь лишь о своем деле, о своем творчестве? Когда ты не женщина, а просто человек?

Описывая свое состояние и мысли о творчестве, настигшие ее ранним утром на вершине холма, девушка употребила слово мастер. Френдесса-феминистка сделала ей замечание: “Мастерица!” Конечно, слово мастер семантически куда богаче, чем мастерица, но для писавшей дело было не в этом, а в требовавшемся ей в данном случае отсутствии гендерной специфики: “А я в этот момент не была женщиной”.

Так же, как стало избыточным упоминание брачного статуса, становится избыточным упоминание пола, говорят противники специальных обозначений для женщин. “Я в первую очередь человек (существительное мужского рода) и только потом – женщина”.

Для кого-то избыточность упоминания пола и гендера распространяется на любые характеристики человека, для кого-то – только на профессиональные. “В моей картине мира специалист в идеале не имеет ни пола, ни гендера. Если на меня смотрят как на специалиста, мой пол и гендер маркировать не нужно”; “Употребляю новоделы-феминитивы до тех пор, пока они не затрагивают названия профессий. Волонтерка, чемпионка, авторка – норм. Хирургиня, редакторесса, геологиня – не буду” (из Фейсбука).

Отложим вопрос о новоделах, закроем глаза на якобы новизну слова чемпионка.

• А по сути – логично ли исключать информацию о поле из обозначения профессии?

В статье Горького “Литературные забавы”, написанной в 1935 году, есть фраза с примечательным противопоставлением двух списков занятий: “Я была батрачкой, горничной, домашним животным моего мужа… Я стала профессором философии, агрономом, парторгом…” В первой части этой фразы фигурируют старорежимные феминитивы батрачка и горничная, во второй – общечеловеческие названия. Академик Виноградов приводил эту цитату, чтобы привлечь внимание к отсутствию обозначений женщин, парных профессору, агроному, парторгу. Разве дело не в некоей лингвистической, фонетической, словообразовательной, физической невозможности сделать феминитив от профессора и агронома? А как же дореволюционное агрономка – помещица-землевладелица, изучившая агрономию? А вот советское неформальное название женщины-специалиста: “…и сильная, по-мужски грубоватая и рослая агрономша Орлова, все это люди больших специальных знаний” (М. Шагинян. “Урал в огне”. 1944). Это не речь колхозников – это авторская речь, и вполне уважительная. То есть сама возможность обозначить женщину-агронома есть, просто во фразе Горького унизительное и одновременно специфически женское противопоставляется престижному общечеловеческому.