«Там, где я вытащил тебя из воды. Там, где все началось».
– Ладно, – немного помедлив, согласилась Эмма. – Иди первым, я догоню. Но мне все равно нужно тебе кое-что сказать.
– Если это не то, что ты всего этого не хочешь…
Она встала на цыпочки и поцеловала его. Это был медленный, долгий, пьянящий поцелуй, после которого Джулиан застонал.
Когда Эмма отстранилась, он смотрел на нее во все глаза.
– Как люди справляются с этими чувствами? – Казалось, он искренне поражен. – Как у них получается выпускать друг друга из объятий, когда они, ну, влюблены?
Эмма сглотнула. Ей хотелось закричать. Влюблены. Он никогда не говорил этого раньше.
«Я люблю тебя, Джулиан Блэкторн», – подумала она, смотря на него. Он стоял у нее в комнате, как и миллион раз до этого момента, но теперь все было совершенно иначе. Как что-то может быть столь знакомым и надежным и в то же время столь пугающим, столь всеобъемлющим и столь новым?
Позади него она видела легкие карандашные пометки на дверном косяке – когда-то они каждый год отмечали свой рост. Когда Джулиан стал выше Эммы, они перестали соревноваться, и теперь самая высокая засечка была гораздо ниже его головы.
– Увидимся на пляже, – прошептала Эмма.
Он помедлил, затем кивнул и вышел из комнаты. Пока Эмма смотрела ему вслед, в груди у нее появилось дурное предчувствие – как он отнесется к тому, что сказал ей Малкольм? Даже если он решит, что все это ложь, как планировать жизнь, в которой придется все время прятаться и скрываться, притворяясь, будто в этом и есть счастье? Эмма никогда прежде не понимала, в чем смысл вечеринок в честь помолвки и подобных вещей (хотя была искренне раза за Изабель и Саймона), но теперь к ней пришло осознание: когда ты влюблен, тебе хочется рассказать об этом всем вокруг, а этого сделать они как раз и не могли.
Что ж, по крайней мере, она могла заверить его в своей любви. Могла пообещать, что всегда будет любить его. Что никто и никогда не займет его место.
Ее мысли прервало громкое жужжание. Телефон. Она подошла к столу, подняла его и провела пальцем по экрану.
На нем появилось текстовое сообщение, набранное жирными красными буквами:
БЕДА
ПОЖАЛУЙСТА, ПРИЕЗЖАЙ
ПРОШУ
КИТ ГРАЧ
– Кристина?
Кристина медленно повернулась. Спина и ноги болели – она заснула в кресле возле кровати. Она могла бы, пожалуй, лечь на полу, но так ей гораздо сложнее бы было присматривать за Диего.
Рана у него на плече оказалась гораздо серьезнее, чем она ожидала: глубокий порез был окружен красным черномагическим ожогом, из-за которого целебные руны были почти бесполезны. Кристина срезала с Диего пропитанные кровью и потом доспехи и рубашку, которая была надета под ними.
Она принесла несколько полотенец и положила их на кровать, а еще одно намочила и вытерла кровь с лица и шеи Диего. Она наносила ему на кожу одну болеутоляющую руну за другой, одну целебную руну за другой, но он все равно ворочался всю ночь. Его черные волосы спутались и разметались по подушке.
Ни разу после отъезда из Мексики Кристина с такой ясностью не вспоминала о том, кем они были друг другу. Как сильно она его любила. Ее сердце обливалось кровью, когда он начал звать своего брата, когда он начал молить его: «Хайме, Хайме, ayúdame. Помоги мне». А потом он позвал ее, и это было куда хуже: «Cristina, no me dejes. Regresa».
«Кристина, не покидай меня. Вернись».
«Я здесь, – сказала она. – Estoy aqu». Но он не очнулся, и его пальцы комкали одеяло, пока он не провалился в беспокойный сон.
Кристина не помнила, когда заснула сама. Она слышала громкие голоса, которые доносились снизу, и шаги. Потом Эмма заглянула к ней, чтобы проверить, все ли в порядке, обняла ее и пошла спать, когда Кристина заверила ее, что все хорошо.
Но теперь в окно светило солнце, а Диего смотрел на нее ясными глазами, в которых не было и следа боли и жара.
– ¿Estás bien?
[16] – прошептала она, почувствовав, как пересохло горло.
Он сел, и одеяло слетело с него. Кристина смущенно вспомнила, что на нем нет рубашки, и сконцентрировалась на том, что у него на груди остался след в том месте, куда ударила магия Малкольма. Прямо над сердцем, как раз там, куда наносят руну брака. След был фиолетовым, темнее, чем обычный синяк. Практически того же цвета, что и глаза Малкольма.
– Да, все хорошо, – немного удивленно ответил Диего. – Я в порядке. Ты была со… – Он опустил глаза и на мгновение напомнил Кристине того мальчишку, которого она знала в детстве: мальчишку, который держался в тени озорного Хайме и спокойно сносил все нагоняи и трепки. – Мне снилось, что ты была со мной.
– Я действительно была с тобой.
Кристина противилась желанию наклониться к нему и убрать волосы у него со лба.
– Все хорошо? – спросил он. – Я плохо помню, что произошло после нашего возвращения.
Она кивнула.
– Все прошло на удивление хорошо.
– Это твоя комната? – произнес Диего, осматриваясь по сторонам. Его взгляд упал на что-то позади Кристины, и он улыбнулся. – Вон ту штуковину я помню.
Кристина обернулась. На полке стояло árbol de vida, древо жизни – изящная керамическая подставка, увешанная глиняными цветами, лунами, солнцами, львами, русалками и стрелами. У корней сидел архангел Гавриил. Он прислонился спиной к стволу дерева, а к колену приставил щит. Это дерево было одним из немногих напоминаний о доме, которые Кристина забрала с собой, уехав из Мехико.
– Ты сделал его, – сказала она. – И подарил мне на день рождения. Мне тогда исполнилось тринадцать.
Диего наклонился вперед и положил руки на колени.
– Кристина, ты скучаешь по дому? – спросил он. – Хотя бы немного?
– Конечно, скучаю, – ответила она, смотря на изящный изгиб его сильной спины. Кристина помнила, как впивалась ногтями ему в лопатки, когда они целовались. – Я скучаю по родным. Я скучаю даже по пробкам в Мехико, хотя здесь порой не лучше. Я скучаю по еде – ты даже представить себе не можешь, что здесь называется мексиканской кухней. Я скучаю по тому, как мы с тобой ели jicaletas в парке. – Она вспомнила вкус порошка из лайма и перца, немного кислый и немного острый.
– А я скучаю по тебе, – сказал он. – Я скучаю по тебе каждый день.
– Диего…
Она пересела с кресла на кровать и коснулась его правой руки. Она была крупной и очень теплой. Кристина почувствовала холодок фамильного кольца у него на пальце. Они оба носили кольца семьи Розалес, но у нее по внутреннему ободку шел орнамент семьи Мендоза, а у него – семьи Росио.