Хлопок одной ладонью - читать онлайн книгу. Автор: Николай Кукушкин cтр.№ 64

Эта способность передвигаться в трех измерениях для приматов сродни полету, только на высоте, ограниченной верхушками деревьев. Но если для обычного полета нужно просто махать крыльями, то, чтобы летать между деревьями, деревья нужно видеть. Видимо, поэтому большинство приматов оставили ночной образ жизни в прошлом ^[37].

Исторически сложилось так, что главный орган чувств ночных млекопитающих – обоняние. Дневные приматы полагаются на обоняние меньше, чем, например, грызуны или хищные, и вместо этого развивают себе зрение^42–44. В предыдущей главе я упоминал, что человекообразные обезьяны различают больше цветов, чем большинство млекопитающих. У зрения приматов есть и еще одно достоинство: наши глаза на лице расположены спереди и смотрят одновременно на одно и то же. Это отличает нас, например, от все той же белки, чьи глаза расположены по бокам головы.

На первый взгляд может показаться, что беличье зрение лучше, потому что у белки гораздо шире угол зрения – она видит даже то, что находится сзади. Зачем направлять два глаза на один и тот же предмет? На самом деле вопрос в том, для чего это зрение используется. Боковые глаза характерны для типичных жертв, когда главная задача – замечать опасность с любой стороны. В таком случае угол зрения действительно крайне важен. Но у типичных хищников, кошек или сов например, глаза расположены спереди, как и у нас. Это уменьшает угол зрения, но зато придает ему повышенную трехмерность.

Сопоставляя слегка различающиеся изображения, поступающие из двух глаз, мозг вычисляет удаленность предметов, на которые оба эти глаза направлены, то есть глубину. В это сложно поверить, потому что, закрывая один глаз, мы не сразу замечаем, что картинка стала «плоской». Это вопрос привычки: поскольку обычно у нас открыты два глаза, мы просто помним пропорции предметов. Если по-пиратски прикрыть один глаз повязкой и так походить по незнакомым местам, то рано или поздно вы обязательно обо что-нибудь споткнетесь или с чем-нибудь столкнетесь.

Хищники пользуются стереоскопическим зрением, чтобы, например, точно рассчитывать атаку из засады. Не совсем понятно, для чего эта трехмерность была нужна первым приматам (возможно, как раз для охоты на насекомых, а может быть, для добычи труднодоступных плодов), но в конечном итоге именно она позволила им «летать» с дерева на дерево в трех измерениях⁴⁵.

Я описываю это передвижение в подробностях потому, что возникновение рук у приматов – это почти такая же значимая веха в нашей истории, как возникновение языка. Руки у них появляются при жизни на деревьях, но скоро деревья исчезнут, и это запустит последовательность событий, закономерным результатом которых станет появление человека.

Любовь для разлуки, брак навсегда

Как мы установили выше, социальность – способность понимать чужую особь, как себя самого, – в какой-то степени характерна для многих млекопитающих, включая, например, крыс. Скорее всего, прообразом этой социальности стали отношения матери и ребенка, сформировавшиеся в мезозойские времена благодаря малым размерам, теплокровности и живорождению.

Но возникший в кайнозое отряд приматов – просто ярмарка социальных организаций. Сегодня в этом отряде встречаются все возможные варианты общественного устройства, которые вообще можно представить. Для горилл характерны патриархальные гаремы с одним брутальным самцом и несколькими женами. Гиббоны, наоборот – образец семейной идиллии, при которой отец с матерью вместе заботятся о потомстве. Бонобо предпочитают коммуны с несколькими самцами и несколькими самками.

Видимо, этот последний коммунальный вариант был изначальным: он появляется среди приматов на самых ранних этапах их истории, одновременно с переходом к дневному образу жизни. Выйдя из тени, приматы стали сбиваться в группы с общими интересами, которые с развитием мозга постепенно становились более стабильными и более сложными³⁶. Гаремы и моногамные пары, по такой версии, происходят из коммун, а не наоборот.

Как объяснить, что приматы стали сбиваться в кооперативные группы, явно не сводящиеся к отношениям матери и ребенка? Чтобы животные захотели сотрудничать друг с другом, им должно быть очень туго поодиночке. Почему тяжело живется одиночным приматам? Именно потому, что они вышли из-под защиты ночи.

Взобравшись на деревья, приматы получили доступ к новой нише, не занятой другими крупными животными. Но в такой нише гораздо удобнее существовать при хорошем освещении, что закономерно выдавило приматов в дневное время суток. В свою очередь, это поставило их перед проблемой, когда-то стоявшей перед всеми синапсидами: днем сложнее защищаться от хищников. Эта проблема настолько опасна для одиночного животного, что ради ее решения гены обезьян пошли на кооперацию, а значит – на альтруизм. Именно преимуществами коллективной обороны сегодня объясняют изначальное возникновение социальных групп в отряде приматов, а вместе с тем – и тенденцию к увеличению мозга.

Среди других млекопитающих социальность, по-видимому, обычно связана напрямую с заботой о потомстве. Для летучих мышей, хищных и парнокопытных (а также для птиц) характерны резкие различия между видами, живущими в моногамных парах, и остальными, живущими поодиночке: у «парных» видов мозг стабильно больше. Получается, что в целом среди млекопитающих моногамия – это самая сложная форма социальности. Что может быть сложного в моногамии? Нужно каким-то образом заставить мужчину, который по своей эволюционной природе совершенно не расположен ни о ком заботиться, бросить все и на протяжении многих лет помогать женщине. С точки зрения самки, это означает, что нужно с умом подходить к выбору надежного самца, а также уметь делить с ним роли. С точки зрения самца, это означает полную перестройку мотиваций и приоритетов, что тоже не так просто осуществить без усложнения мозга.

Но у приматов такой зависимости размеров мозга от моногамии не наблюдается. Для них характерны крупные мозги независимо от типа брачных отношений. Что прослеживается у приматов, так это связь между мозгом и размерами группы. Другие млекопитающие тем умнее, чем лучше они заботятся о потомстве, а приматы тем умнее, чем больше у них друзей.

Чуть выше мы заключили, что социальность млекопитающих может быть «материнством-плюс». Началось все с матерей, которым по определению выгодно вкладывать ресурсы в потомство, а далее к «рефлексии материнства» подключились другие субъекты и объекты. Но «плюс» у разных групп разный. У многих млекопитающих «материнство-плюс» – это материнство плюс отцовство, то есть парная забота о потомстве и моногамия. Другое дело приматы. Те исторически были озабочены не столько заботой о потомстве, сколько защитой от дневных хищников. Поэтому их «материнство-плюс» распространяется на целое общество. Приматы способны воспринимать всех своих соплеменников с той же глубиной и интенсивностью, с которой родители воспринимают детей, а половые партнеры – друг друга.