Он не стал включать телевизор. Закрыл глаза и… В мозгу вдруг опять возник образ растерзанного морского льва.
Алехин был несметно богат. В четырех европейских банках и в Bank of America на номерных счетах и в сейфах у него в общей сложности было более пятидесяти миллионов долларов. Но даже со всем этим несметным богатством ощущал он себя сейчас загнанным и обреченным зверем, вроде… этого несчастного морского хищника. Ну, разве что живым. Пока что.
Один. Без семьи, без друзей. С чужими документами. С прошлым, которое преследует его по пятам. Не отпускает. Как он оказался здесь? Как он стал самым несчастным миллионером? Что дальше? Всю жизнь в бегах? Каждую секунду трястись за жизнь своих родных, которые так далеко. Они — словно мираж, который невозможно потрогать, к которому даже приблизиться невозможно…
Псковская область. Три года назад
Прохладным ранним утром нежаркого московского августа Алехин садился в «Лэнд Крузер». На пассажирское сиденье рядом с полковником Антоном Слуцким, своим прямым и непосредственным начальником и единственным другом. Им, полковнику и подполковнику полиции, или милиции, как она называлась еще несколько месяцев назад, предстояло проехать около семисот километров до Нарвы, пограничного эстонского города. Сопровождать грузовик с «сигаретами». Никому другому поручить этот ценный груз Книжник не мог. Антон отвечал за его доставку головой. И доверял только Сергею. Только они знали, что по возвращении получат причитающиеся им пятьдесят тысяч зеленых на брата. За один рейс. И ни цента меньше, как любил приговаривать Антон.
Девочки спали, когда Алехин уходил. Лена встала за час до него. Возилась на кухне, сварила ему овсянку, кофе, сделала бутербродов в дорогу, налила в термос чаю. Они обнялись, поцеловались. В губы. Дольше, чем обычно.
— Задержишься еще на полчасика? — улыбнулась она и взглянула на него такими теплыми и… родными карими глазами.
Сергей с трудом оторвался от нее. Взял пакет с продуктами. Поправил рубашку и свитер поверх броника.
— Не торчит? — спросил он.
— Что не торчит? — с той же веселой улыбкой переспросила она, протягивая руку к его поясу и поправляя пряжку на ремне. Махровый халат у нее на груди распахнулся от этого движения, и его вновь потянуло к ней как магнитом. От нее пахло теплом, постелью, любовью.
— Господи, ты все об одном и том же! — засмеялся Алехин, и шрам на его левой щеке заплясал. — Я спрашиваю, броник не торчит?
— Не торчит, не торчит. Успокойся… — сказала она, поджав губы и отодвинувшись от него, как обиженная девчонка.
Как она была похожа в такие минуты на обеих дочек, или они на нее… Как он любил ее в этот миг… Впрочем, как и всегда.
Алехин проверил ПМ сзади за поясом, две обоймы в обоих карманах, снова обнял ее, чмокнул в лоб и легкой походкой двинулся к калитке — стройный, подтянутый, уверенный в себе.
У спортивной площадки поселка в километре от трассы его уже ждал Антон. Сидел на пороге открытой двери и курил. Они обнялись, как кавказцы (оба побывали в Чечне во время последней войны), и похлопали друг друга по спине. Антон сплюнул, бросил окурок на дорогу. Сергей затушил его ногой, театрально покачал головой, поднял и швырнул в мусорный бак возле выхода со спортплощадки.
На площадке было пусто, на тартане высыхал туман. В сетке мини-футбольных ворот зияли дыры, на перекладине сидели две вороны. В окрестном лесу шумела жизнь, пели птицы, трещали ветки, гудели комары, куковала кукушка.
— Подожди, — сказал Антон, внимательно прислушиваясь. — Семь… восемь… девять… двадцать два… двадцать три…
— Мы так прокукуем всю нашу поездку, — Алехин бросил сумку на пол под спинку своего сиденья, открыл бардачок и положил туда ПМ.
— Ну еще минуту, — Антон продолжал считать: — Тридцать семь… тридцать восемь… тридцать девять… Интересно, кому она кукует? Мне или тебе?
— Дели на двоих и узнаешь, — ответил Сергей, усаживаясь. — Мы все равно с тобой умрем в один день. Погибнем в неравном бою. В борьбе за это.
— Три… В борьбе за что? — Слуцкий сбился и кончил считать.
— Это из песни. «Смело мы в бой пойдем…»
— «За суп с картошкой…» — подхватил Антон, захлопнув дверь и заводя машину.
— «И повара убьем столовой ложкой!» — окончание куплета, который они помнили еще со школы, друзья пропели нестройным дуэтом, как заезженная пластинка, подпрыгивая вместе с машиной на ухабах.
Оставляя за собой не только это туманное утро с лужицами на тартане футбольной площадки и усердной кукушкой где-то в сырой чаще неподалеку, они не знали, что ждет их впереди. По крайней мере, один из них точно не догадывался, что из этого рейса если кому и суждено вернуться, то совсем уже в иную жизнь…
Слуцкий сразу показался Алехину каким-то необычным. Странным. То молчал, погружаясь в себя и невпопад отвечая на вопросы друга, то начинал вдруг возбужденно болтать о какой-то ерунде.
— Антон, ты в порядке? — в какой-то момент не выдержал Сергей. — Дома все нормально?
Антон жил с матерью и сестрой в большом загородном доме в Барвихе, который построил в одно время с Сергеем три года назад. Постоянно что-то доделывал. Два раз менял рулонный газон. Жена, Зина, ушла от него в прошлом году. Детей у них не было, и она, как сама выразилась в беседе с его Леной, «устала от его е…ного б…дства». Последней каплей стало то, что она, по ее словам, застала его в московской квартире (Антон иногда из-за дел службы не возвращался в Барвиху) с каким-то полуодетым юношей. Алехин, зная, как Антон волочится за каждой юбкой, не мог в это поверить. Но она не стала устраивать никаких «разборов полета», а просто ушла — к своему бывшему сокурснику, врачу-урологу. Антон как-то не особенно горевал по этому поводу.
Алехин никогда о причинах их семейной размолвки с другом не заговаривал, но вот сейчас, когда проезжали Ржев, Слуцкий вдруг сам спросил, почему тот ни разу не поинтересовался, что случилось.
— Моя, небось, твоей наговорила хрени всякой, а вы поверили? — надавил он. — Так?
— Антоша, никто ни мне, ни Лене ничего не наговаривал, — соврал Алехин. — Разошлись и разошлись. Это ваше личное дело. Я не вмешиваюсь.
И тут Слуцкого как прорвало. После того как они с Алехиным поменялись местами и тот повел машину, Антон, размахивая руками, в деталях полчаса рассказывал, как сосед сверху, мальчишка-десятиклассник («Я его родителей давно знаю»), спустился к нему чуть ли не в одних трусах и «в очках на голую жопу» — узнать, не залил ли он его.
— У них там кран потек на кухне или разводка труб в стене, — сыпал ненужными подробностями Слуцкий, словно оправдываясь, пока Алехин, испытывающий сильное неудобство от рассказа, молча смотрел в окно.
Мент может быть умным или глупым, плохим или хорошим, но вранье от туфты отличает на раз. Работа такая. Умел это делать и Алехин. Он вообще был убежден в том, что когда люди врут, то всегда ради какой-то выгоды, если не дураки. Зачем Антону понадобилось возвращаться к этому?.. И почему именно сейчас? Сергей ведь никогда его ни о чем не спрашивал. Может, именно поэтому…