— Ты, Ирка, ведешь себя как последняя б…дь! — сказала однажды Пак доктор Мальцева. — Вешаешься на всех без разбора, смотреть противно!
— Противно — отвернись! — огрызнулась Пак. — У меня, может, сейчас последний шанс и лебединая песня. В маммологии с женихами также плохо, как у тебя с приличными манерами.
О состоянии пациентов по телефону полагается отвечать лаконично. Лежит или выбыл, состояние такое-то. Все остальное — при личной встрече с близкими родственниками пациентов, после проверки документов, подтверждающих родство. Абы кому информацию медицинского характера закон разглашать запрещает. Но если звонил перспективный мужской голос, то есть — не старик и не подросток, доктор Пак вываливала о пациенте подробную информацию, несмотря на неоднократные замечания Данилова. И еще оправдывалась — я, мол, поступаю так из чистого гуманизма. Встречи родственников с врачами сейчас сведены к минимуму, а люди же беспокоятся. «П…да твоя беспокоится!», комментировала оправдания Пак доктор Мальцева. Данилов не вредничал, он просто соблюдал закон о сохранении врачебной тайны.
А еще Пак, несмотря на многократные предупреждения администрации и подписанное обязательство о неразглашении служебных тайн, самовольно дала интервью своей подруге, работавшей в газете «Резоны и казусы». Много лишнего не наговорила, но Данилов по этому поводу имел неприятный разговор с главным врачом (с самой виновницей главный встретиться не пожелал — не его уровень), а Пак устроила ему истерику.
— Я не сделала ничего плохого, — рыдала она. — Люди должны знать правду, которую от них скрывают!
Данилов и сам не любил, когда ему указывали на то, что можно говорить, а что нельзя за рамками соблюдения врачебной тайны, но понимал, что сейчас, когда из любой мелочи раздувают слона и пугают им людей, информационные потоки лучше ограничить, во избежание паники и ее последствий.
Закончив рыдать, Пак ринулась в атаку.
— Вы все время ко мне придираетесь, я же вижу. Зачем? За что? Если я вам нравлюсь, так и скажите, не мучайте меня!
«Кто кого мучает — это еще вопрос», подумал Данилов, но крик истерзанной женской души оставил без ответа.
С безбашенной доктором Мальцевой Данилов несколько дней пытался найти общий язык, а потом махнул рукой — бесполезно. Чтобы Мальцева не комментировала все происходящее в своем уникальном стиле, ее нужно было усыпить. Увещевания и объяснения по поводу того, как важен хороший микроклимат в коллективе, на Мальцеву не действовали. Больной человек, ну что с нее взять. Сотрудникам, которые жаловались ему на Мальцеву, отвечал: «Я терплю и вы терпите, не обращать внимания — лучший вариант». Но не всегда же получается не обращать внимания, если тебя, врача высшей категории, во всеуслышание «рукожопым пентюхом» называют потому что ты пациента не смог заинтубировать с первой же попытки. Кстати говоря, по части манипуляций Мальцева была корифеем, мастером высшего дана. Толстякам с короткой шеей вставляла трубки в трахеи, что называется, «с размаха», точно также ставила катетеры и делала все остальное. Оттрубив несколько смен подряд, выглядела как огурчик. Но самым большим ее достоинством было врачебное чутье — умение видеть, помноженное на опыт. Все знали, что если Мальцева против перевода пациента в отделение, то пациента надо задержать еще на сутки и понаблюдать, потому что Мальцева зря не скажет. Вот еще бы вместо «эй вы, му…лы грешные, оставьте Коростылева до утра» говорила «дорогие коллеги, давайте отложим перевод Коростылева»…
После обдумывания плана на ближайшее будущее, Данилов приводил себя в порядок и готовил в прихваченной из дома кофеварке кофе, который выпивал, подписывая бумажки, принесенные старшей медсестрой. Ночевать в кабинете было выгодно и тем, что получалось поспать на полчаса больше.
Дав старшей сестре необходимые указания, Данилов звонил в отделение и узнавал от старшего реаниматолога свежие новости. После этого начиналась административная видеоконференция, которую проводил главный врач или кто-то из его заместителей. Данные по городу, данные по больнице, данные по отделениям, планируемые переводы… Как говорится — пусть мир рушится, а сводки должны быть составлены и отправлены.
У особых условий было одно веское преимущество перед условиями обычными — врачей ничто не отвлекало от работы. Не было проверок, сменяющих друг друга, не было учений, не было субботников и разного рода собраний-заседаний, практическая ценность которых близка к нулю.
После видеоконференции Данилов отправлялся в отделение. По дороге мог вывесить какую-нибудь информацию на доске объявлений. В нынешних условиях, когда собрать всех сотрудников вместе невозможно, письменный способ передачи информации стал у Данилова главным, несмотря на то, что раньше он предпочитал устный.
Сложный, если не сказать — вредный характер старшей медсестры Гайнулиной гармонично сочетался с невероятными административными способностями. Гайнулина все подмечала, всех строила, все у нее было как положено и все делалось вовремя. Данилова это невероятно радовало потому что при такой медсестре заведующий может заниматься только своим главным делом — организацией лечебной работы, не отвлекаясь на тысячу сопутствующих дел. Он был уверен, что Гайнулина стоит в резерве на главную медсестру и сильно удивился, узнав, что это не так.
— Анька меня не любит, — объяснила Гайнулина, имея в виду главную медсестру больницы Анну Геннадьевну Цыпышеву. — Конкуренции боится. Поэтому и придирается ко мне больше, чем к другим. Да и что толку в этом резерве? Замещать на время отпуска ставят из резерва, а назначают на должность совсем по другим соображениям.
Появившись в отделении, Данилов первым делом оценивал обстановку — все ли на месте, а затем сразу же приступал к обходу. Медлить было нельзя, поскольку утренний обход заведующего совершался с участием тех, кто уже отработал свое, а шесть часов в Зоне, да еще — ночных, да еще «второсменных», это не шутка. Люди еле стоят на ногах и мысли у них сейчас только о душе, туалете, холодной питьевой воде и сне.
Обходы Данилов проводил по своему методу, за который на кафедре ему бы вкатили выговор, потому что по правилам во время обхода должна кратко излагаться информация о пациенте. Возраст, диагноз, лежит такой-то день, ночь провел спокойно, состояние такое-то, сегодня готовится к ультразвуковому исследованию органов брюшной полости, получает такие-то препараты… Данилов же требовал доклада по сокращенной программе — о новых только самое важное, а о «старожилах» только то, что изменилось за ночь, если ничего не менялось, можно сказать «стабилен» и пойти дальше. По завершении этого обхода, который правильнее было бы называть «облетом», Данилов благодарил отработавших и отпускал их. Затем начинался новый обход — обстоятельный, с подробным разбором каждого пациента, коррекцией лечения, если таковая требовалась, и определением кандидатов на перевод. В первое же свое дежурство доктор Пак с таким видом, будто предлагала нечто невероятно умное, предложила разбить восемь врачей на пары и дать каждой паре по четыре койки (три основных и одну резервную), чтобы врачи могли «как следует вникать» в своих пациентов. Данилов на это ответил, что вникать надо в каждого пациента отделения и что практика предложенного разделения в корне порочна. В реанимационном отделении все врачи занимаются всеми пациентами, равномерно распределяя нагрузку между собой. Короче говоря, если тебе в начале дежурства поручили наблюдать за четырьмя пациентами из двадцати четырех, то это не означает, что ты освобождаешься от других дел. Если в соседнем отсеке возник аврал, а у тебя все спокойно — изволь помогать, если сосед принимает пациента у скорой — бери его койки на себя. Разумеется, некое изначальное распределение коек присутствовало, но проводилось оно иначе. Старший реаниматолог смены отвечал за все отделение. Другие реаниматологи условно делили между собой койки, а приданные врачи использовались «вкруговую» по всему отделению, без разбивки по участкам.