– Татьяна, тут тебе просили напомнить… Бухгалтерия ждет в десять. Из собеса нужные документы доставят.
– Спасибо, Валерий Иванович, – поблагодарила Маркова. – Обязательно буду.
Пройдя на рабочее место, она сняла плащ и облачилась в синий халат, ставший ей немного тесноватым. Девочка-ученица, пришедшая раньше нее, рассматривала заготовку для телогрейки.
– Как дела, Варя? – спросила Татьяна, надевая косынку.
– Спасибо, хорошо, – ответила ученица.
Сев за машинку, Маркова взялась за работу. Она любила тихий стрекот, ровные строчки, которые появлялись на материале, и готовый результат – аккуратные телогрейки. А еще эта работа не мешала думать, перебирать в памяти, анализировать, и Танька, улыбаясь своим мыслям об Асе, направляла под иглу толстую материю. Она не заметила, как стрелки остановились на девяти, и бригадир напомнила, что пора идти в бухгалтерию.
– Счастливая, Татьяна, – проговорила она. – Пенсию повысят – будете деньги в мешок складывать.
– Обязательно, – подхватила Маркова. – Мешки сошьете – поделюсь.
Татьяна вышла в коридор и направилась к третьей двери от входа. Наступив на дырявый коврик, она тихо постучала.
– Войдите, – раздался голос, но не женский, не их бухгалтера, а глубокий мужской баритон. Танька открыла дверь, обвела глазами комнату, отметив, что не видит главного бухгалтера Марию Петровну, проработавшую на фабрике много лет. За ее столом, покрытом белой бумагой с чернильными разводами, сидел высокий мужчина лет тридцати пяти с зачесанными назад черными волосами, тонкими чертами лица и пронзительными темными глазами. Возле него примостилась пожилая, лет шестидесяти с лишним женщина, одетая в простое серое платье. Марковой показалось странным, что голова незнакомки была повязана платком, таким же серым, как и платье.
– Вы Маркова? – отрывисто поинтересовался мужчина и слегка растянул в улыбке тонкие губы. – Я из центральной бухгалтерии. Мне поручили заняться вашими документами. Садитесь, пожалуйста.
Татьяна села на стул с высокой спинкой. Бухгалтер углубился в бумаги, которые подала ему женщина в сером. Она мельком взглянула на Татьяну, и ее лицо, отечное, измученное, изборожденное морщинами, показалось Марковой смутно знакомым. Где она могла ее видеть? Может быть, приходила к ним на фабрику в бухгалтерию?
Бегло просмотрев бумаги, мужчина обернулся к помощнице.
– Есть ли еще что-нибудь?
– Да, – как-то очень твердо, но с волнением ответила женщина в сером и, чуть помедлив, подала какой-то документ, лежавший перед ней на столе. Бухгалтер бросил взгляд на Маркову, поднялся и произнес:
– Подождите немного. Одну секунду. Сейчас вернусь.
Он вышел, и женщина в сером, вскинув подбородок, впервые за все время пристально посмотрела на Татьяну. Ее глаза, зеленые, с золотистыми крапинками, искрились ненавистью, и внезапно перед взором Марковой возникла локотская тюрьма, грязные камеры, где, как и несколько лет назад, пахло лошадиным навозом, и худенькая девушка, довольно хорошенькая, с золотистыми глазами, обреченная на муки за связь с партизанами. Неужели это она сейчас сидела перед ней? Но этого не может быть, ее расстреляли… И все же, все же…
– Это ты… – выдохнула Маркова и, схватившись за сердце, потянулась к женщине в сером. Та пронзительно закричала, не столько от испуга, сколько от боли, и на этот крик прибежал высокий бухгалтер (теперь в его руке поблескивал пистолет), а за ним степенной походкой вошел ветеран, который сидел рядом с ней на вечере в Доме культуры. Бухгалтер, не опуская пистолет, ловко защёлкнул наручники, холодные, как осколки льда, и Татьяна поморщилась, выдохнув:
– Я ждала вас. Я всегда вас ждала.
Женщина в сером перестала кричать, лишь дергалась всем телом и судорожно всхлипывала.
– Спасибо, Елена Владимировна, – поблагодарил ее ветеран (теперь Маркова понимала, что никакой он не ветеран, а представитель органов, вызывавших у нее страх). – Внизу вас ждет машина. Счастливого пути. Вы понадобитесь нам на суде.
Та, которую назвали Еленой Владимировной, кивнула:
– Да, я готова.
Когда за ней закрылась дверь, ветеран посмотрел на Таньку и представился:
– Полковник КГБ Андрей Николаевич Власенко.
Женщина усмехнулась:
– А мне представляться не надо. Сами все знаете. Ладно уж, ведите, только просьбу исполните напоследок, – она опустила глаза. – Девочки мои там. Много лет с ними работали. Не хочу, чтобы меня видели такой… Не убегу, поверьте… Бежать некуда, – Татьяна вздохнула тяжело, протяжно, – да и незачем.
Власенко достал ключ и отстегнул наручники:
– Надеюсь на ваше благоразумие.
– Ох, за последние годы слишком благоразумной стала. – Она неторопливо пошла к двери, открыла ее. В коридоре стояли два молодых парня, одного из которых Маркова сразу узнала. Это был настороживший ее шофер, только теперь он был одет в обычный костюм.
– Значит, я не ошиблась, – произнесла она еле слышно. На ее слова никто не обратил внимания. Представители органов провели ее через проходную, и вахтер доброжелательно воскликнул:
– В центральную едете? Насчет повышения пенсии?
– Да, Петрович, в центральную, – поддакнула Татьяна, стараясь, чтобы из глаз не хлынули предательские слезы.
– Успехов, – пожелал мужчина, даже не представляя, как карикатурно звучали его слова. У ворот фабрики стояла черная «Волга», и один из парней помог ей сесть на заднее сиденье. Полковник примостился впереди, а его подчиненные зажали Таньку с обеих сторон, будто взяли в плотные клещи, из которых вырвать ее могло только чудо. Путь в двадцать минут показался ей вечностью. Когда машина остановилась у белого особняка с колоннами, представители органов вывели задержанную и, чуть подталкивая, повели к кабинету на первом этаже. Власенко распахнул дверь, и она оказалась в просторной комнате с большим письменным столом, огромным портретом Брежнева на стене и многочисленными стеллажами с папками. Андрей Николаевич жестом отпустил своих подчиненных и приказал Татьяне сесть. Она послушно опустилась на предложенный стул, сжимая и разжимая пальцы.
– Закурить дашь, начальник? – спросила женщина резким грубым голосом, словно возвращаясь в то далекое прошлое, от которого мечтала избавиться.
– Вообще-то здесь не курят, – произнес Власенко и, усевшись за стол, достал бумагу. – А вы разве курите? Что-то не заметил.
Он говорил спокойно и вежливо, и она снова перешла на «вы».
– Вы правы, не курила. Так, баловалась в войну. Но давайте к делу. Что вас интересует? Жизнь моя? Рассказывать с самого начала?