Медальон Таньки-пулеметчицы - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Баскова cтр.№ 42

– Вы ко мне?

– Да, если вы Заморский, – отозвался Рубанов. – Мне нужен Валерий Павлович Заморский.

Мужчина быстро подошел к калитке и распахнул ее, приглашая гостя на участок.

– Проходите. Я Заморский, да только не Валерий Павлович, а Павел Валерьевич. Отец назвал меня в честь деда.

– Значит, я к вашему отцу, – улыбнулся Рубанов. – Можно с ним поговорить?

Заморский-младший вздохнул:

– Нет, к сожалению. Отец умер два месяца назад. До этого полгода сильно болел – рак. Тогда и взял с меня обещание, что я приеду в свое, так сказать, родовое поместье и приведу его в порядок. Последняя просьба отца для меня закон. – Он тяжело вздохнул и вытер пот тыльной стороной ладони, размазав грязь. – Честно говоря, терпеть не могу работать на земле. А вы зачем пожаловали?

Виталий порой поражался, как быстро приходят ему в голову нужные мысли. Идя к Заморским, он понятия не имел, как объяснит свое появление. После вопроса сына хозяина Рубанов выпалил:

– Я журналист. Собираю материал о старожилах вашего города.

Павел Валерьевич дружелюбно улыбнулся.

– Отец давно уже тут не жил, – пояснил он. – Лет пятнадцать назад, как мать схоронили, часто ко мне приезжал и оставался на месяц. А потом, как о болячке узнал, и вовсе ко мне перебрался.

Виталий подумал: все говорило о том, что Заморский не был нужным ему человеком.

– А в войну он тоже тут жил? – поинтересовался журналист.

– Тоже, – кивнул Павел Валерьевич. – Немцы до этих краев не дошли, не было необходимости эвакуироваться.

Рубанов неожиданно для себя вытащил из кармана список.

– Эти фамилии дали мне в администрации, – сказал он. – Как я понял, многие уехали отсюда так же, как ваш папа, и живут в Санкт-Петербурге. Не могли бы вы посмотреть?

Заморский-младший охотно взял список в руки и скривился:

– Старые сведения. Мой отец умер, умер и дядя Гриша Черепанов, и дядя Федя Романенко. Надо же, всю войну бок о бок прожили, пацанами дружили – и умерли почти одновременно. Вот как бывает. А остальные вроде в Архангельске. Знаете, – из кармана штанов в пятнах он выудил мобильный. – Я дам вам телефон Михаила Ивановича Спиридонова. Они с отцом постоянно перезванивались.

– Давайте, – обрадовался Виталий, подумав о том, что три человека уже исключены из списка. Что-то подсказывало ему, что и «архангельские» здесь ни при чем.

– А этот Спиридонов тоже уроженец Новоозерска? – поинтересовался Рубанов.

Заморский кивнул:

– Да, они в войну соседями были. Кажется, и Луговой с Тарасовым здешние. Вот про них и узнайте у Спиридонова. – Он развел руками, как бы сожалея. – Рад был бы, чтобы про отца написали, всю жизнь на заводе отработал, грамоты имел, а на старости лет о нем и не вспоминали никогда. Вот бы он радовался!

Журналист вздохнул:

– Да, к несчастью, и так бывает. Ну, спасибо вам. – Они пожали друг другу руки. – Пойду искать тех, кто еще остался в живых.

Локотская республика, 1942-й

Таня не проработала в тюрьме и недели, а слава о ней покатилась по всему поселку. Женщины и мужчины судачили о Марковой на улицах, прячась за деревья, чтобы их ненароком не услышали. В их понятии Танька была чудовищем, мучительницей хуже немцев, и каждый, кто имел родственника в тюрьме, боялся, что тот попадет именно к ней в руки. Что ни говори, а пытать Маркова умела. Недавно чуть до смерти не забила локотскую девушку, работавшую на МТС, свою ровесницу Елену Мосину. Как выяснилось, Лена держала связь с партизанами, но отказывалась говорить, как на них выйти и где они прячутся. Надзирательница понимала, почему заключенные не выдают лесных жителей, домом для которых служила каждая опушка, даже под страхом смерти. У них была хоть маленькая, но все же надежда сохранить себе жизнь. С партизанами же не церемонились. Однажды девушка увидела, как их искали на сеновале дома одного из местных жителей. Двое дюжих полицаев с остро наточенными вилами с силой протыкали сено во всех местах. Когда один из них высвободил вилы и кивнул на вымазанные густой кровью концы, оба удовлетворенно вздохнули. По крайней мере, с одним партизаном было покончено. Хозяину дома, мужчине средних лет, поседевшему раньше времени от многочисленных забот, предложили сдать остальных, однако он отказался. Таня знала и то, что в камере ему, как и многим другим, принесли листки бумаги для написания прошения о помиловании и сотрудничестве с немцами, и он, как и многие другие, порвал их. А потом его расстреляли после жестоких пыток… Стоявшую перед ней Мосину ожидала та же участь, однако Татьяна ее не жалела. В конце концов, каждый выбирает себе жизненный путь. У Елены была возможность жить сыто и счастливо в Локотии, однако она ею не воспользовалась. Что ж, пусть теперь отвечает за свои поступки. С такими мыслями Маркова равнодушно взирала на страдания своей ровесницы, вовсе не считая ее героиней, скорее, набитой дурой. Придет же в голову геройствовать в таком положении! Когда мужчина-надзиратель устал ее мучить, на его место заступила Таня. Увидев привязанную к стулу окровавленную Мосину, с которой иногда встречалась на улицах поселка, Маркова решила, что ее коллега плохо поработал с предательницей, во всяком случае, как ей показалось, крови было мало. Враг Германии должен захлебываться кровью. И тогда в ход пошла ее плетка. Не жалея, надзирательница избивала ее своим излюбленным орудием, лупила по рукам, плечам, голове, лицу, а когда Лена, потеряв сознание, упала на холодный пол, в ход пошли ноги, обутые в хромовые сапоги. Мосина так ничего и не сказала, не пришла в себя. Когда из камеры выносили ее бесчувственное тело, конвоиры боялись на него смотреть, думая, что изуродованное, залитое кровью, напоминавшее кусок сырого мяса лицо будет сниться им по ночам. На нежной коже, принявшей синюшный оттенок, не осталось ни одного живого места.

– Не жилица, – сказал один из них даже с каким-то сожалением. Тане жалость была неведома. Так, во всяком случае, думали даже ее коллеги. Возможно, они ошибались. Иногда, приходя после очередной пытки в свою комнату, девушка доставала бутылку самогона и, прикладываясь к ней, жадно пила, оставляя лишь на донышке. И тотчас затихали крики истязаемых, лужи крови исчезали из памяти, и она мирно засыпала, чтобы на другой день продолжить свою черную работу. О ее усердии постоянно докладывали Каминскому, и обер-бургомистру пришла в голову одна идея. Жестокая, беспринципная Татьяна как нельзя лучше подходила для ее осуществления. Вызвав Сергея, он приказал привести Маркову к себе в кабинет утром.

…Девушка явилась минута в минуту, проявив точность и аккуратность, – качества, так ценимые арийцами. Бронислав пожал ей руку, даже предложил сесть, но она отказалась, продолжала стоять, чем вызвала еще большее уважение.

– Я слышал о тебе много хорошего, – проговорил поляк. – Ты прекрасно справляешься со своей работой.

Таня улыбнулась уголками губ.