Адъютант императрицы - читать онлайн книгу. Автор: Грегор Самаров cтр.№ 40

– Там, – ответил Потемкин, обнимая ее, – там, в золоченных хоромах, императрица может позвать своего слугу, но здесь Григорий следует порыву своего сердца, неудержимо влекущего его к Екатерине. Ему не нужно открывать путь к возлюбленной, он достаточно силен, чтобы самому пробить себе дорогу, если бы даже моря и скалы отделяли его от цели его сердечного стремления. – Он поднялся и, как ребенка, взял на руки Екатерину Алексеевну, испуганно прижавшуюся к нему. – Так прижал бы я к своему сердцу любимую женщину, – воскликнул он, – даже если бы легионы острых мечей были направлены на меня; она моя и никто не должен стоять между мною и ею; и так, – продолжал он, снова усаживая государыню в кресло и становясь перед нею на колена, – так вознесу я государыню на самодержавный тронь всего мира, на царский трон византийского государства.

Тень неудовольствия еще не успела сойти с лица Екатерины Алексеевны, в глазах сверкала еще оскорбленная гордость, но, когда она взглянула в пылающее лицо Потемкина, когда почувствовала на себе его страстный взгляд и сильную руку, обнимавшую ее все крепче и крепче, ее глаза слегка затуманились под полуопущенными веками; уста раскрылись и… женщина забыла, что она – царица, и с блаженным трепетом склонилась на грудь Потемкина.

На юго-восточном склоне Урала берет начало река, которая в настоящее время носит название этого горного хребта, но в старинные времена называлась Яиком.

Яик хотя далеко уступает в величине Волге и Дону, однако в начале своего течения катит светлые зеленые волны по гористой местности почти стремительнее тех двух рек. Вскоре он поворачивает к западу, до горного хребта Общий Сырть, а отсюда, снова меняя направление, течет по прямой лиши через широкие степи и впадает наконец в Каспийское море. На равнине бег реки становится ленивее; здесь по обоим берегам простираются широкие луга и пастбища, удобряемые весенними разливами.

У берега Каспийского моря Яик, разделяясь на многие рукава, образует дельту, которая также заключает в себе тучные пастбища, но вместе с тем и негостеприимные болота. На восточной стороне этой дельты, у главного рукава яицких устьев расположен город Гурьев. Уже во времена императрицы Екатерины Алексеевны он был сильно укреплен и располагал значительным гарнизоном коренных русских войск для поддержки правительственной власти среди казацких племен, живших по берегам Яика.

Город Гурьев окружали заросли камыша, простиравшиеся почти на целые версты и достигавшие густоты и высоты леса. Эта своеобразная растительность почти заслоняла собою бастионы и валы крепости, откуда можно было добраться до свободных пастбищ только по дороге, прикрытой наружными укреплениями.

На конце дельты яицких устьев лежала станица Сарачовская.

Различные казацкие племена южной России представляли первоначально славянские группы народов, которые соединялись вместе для защиты от монгольских набегов. Они никогда не слагали с себя оружия; летом частью кочевали, частью, устраивая набеги на соседние области, занимались грабежом и разбоем, тогда как зимой обыкновенно искали более прочных жилищ по берегам рек или по склонам гор, куда постепенно стали возвращаться ежегодно, обратив свои становища в укрепленные поселки.

Яицкие казаки располагались на зиму по берегам этой реки еще в шестнадцатом столетии, а летним их промыслом был преимущественно разбой на Каспийском море. Во время походов Петра Великого они занимали уже прочное место в отдельных частях русского войска и отличались в нем безумной храбростью, но зато сильно противились всякой правильной организации своей области; они хотели только по свободному выбору нести обязанность службы великому царю, потому что любили войну и соблазнялись лакомой добычей. Особенно несносным бременем считали для себя казаки возложенную на них правительством обязанность защищать границы, так как им приходилось поставлять во всякую русскую армию сильные отряды, которые при военных действиях – против турок, пруссаков или шведов – стягивались на каком-нибудь рубеже государства. Действительно первоначально им было даровано право откупаться за деньги от этой повинности защищать границы, а следовательно и от правильной военной службы; но так как яицкие казаки становились все зажиточнее, благодаря доходам со своих богатых поемных лугов по берегу реки и процветавшему здесь скотоводству, то это право выкупа стало приобретать все большее распространение; наконец применение его так участилось, что правительство лишилось всякой пользы в военном деле от казаков, потому что этот недостаток в солдатах совсем не уравновешивался не особенно значительными выкупными суммами. И вот, когда императрице Екатерине Алексеевне понадобилось во время войны с турками, равно как для занятия Польши и наконец для наблюдения за шведской границей, все больше и больше войск, право выкупа было уничтожено. Казаки были в высшей степени озлоблены этим действительно произвольным ограничением своих старинных привилегий; много раз случалось, что отдельные станицы прогоняли правительственных чиновников и что все назначенные для набора молодые люди убегали в болота и степи, причем правительству становилось хуже прежнего, так как оно не получало теперь ни новобранцев, ни выплачиваемых раньше выкупных денег.

Пришлось поневоле решиться на более строгие меры. В Оренбурге был назначен князь Вяземский и, после того как гарнизоны всех крепостей были значительно усилены регулярными войсками, именно хорошо обученной пехотой и артиллерией, он отнял у некоторых казаков их пастбища, на которых основывалось все их богатство, даже их существование. Он обещал им прощение императрицы, если они тотчас выставят целый полк своих солдат, подлежащих воинской повинности, и не станут противиться на будущее время рекрутским наборам.

В Гурьев прибыл генерал фон Траубенберг, лифляндец родом, для набора рекрут с отдельных станиц, на что казаки согласились, хотя и неохотно, чтобы получить обратно свои пастбища.

В станице Сарачовской, как и по всем местам по течению реки, господствовало при данных обстоятельствах сильное брожение умов. Станица состояла из ряда дворов, довольно далеко отстоявших один от другого; низкие хаты были окружены сеновалами и амбарами для хранения садовых плодов; дальше стояли большие и малые навесы для защиты стад в суровое время года, а сами эти стада паслись кругом на роскошных низменных лугах.

Вечернее солнце отражалось в желтоватых, медленно текущих волнах реки. У самых берегов поднимались громадные заросли камыша, почти такие же высокие и густые, как у Гурьева, укрепленные башни которого выступали вдали из волнующегося зеленого моря.

На луговине, отлого поднимавшейся от этого прибрежного камыша к станице, собрались все мужчины станицы на оживленное совещание, так как генерал Траубенберг возвестил о своем прибыли на следующее утро для рекрутского набора и приказал, чтобы ему были представлены все мужчины, способные носить оружие.

На самом краю станицы возвышалась деревянная церковь, окруженная несколькими продолговатыми, широкими зданиями. В них жило несколько монахов, которые поселились здесь, чтобы принять казаков – жителей Сарачовской – под свой духовный надзор. При исполнении этой обязанности среди строго-набожного населения, относившегося с глубоким почтением к служителям церкви, им жилось, очевидно, хорошо, потому что сады вокруг монастырских зданий были возделаны превосходно; тут было единственное место во всей станице, где высокие деревья давали тень, а между роскошными ягодными грядами зеленели даже виноградные лозы; однако в этот день иноки не прогуливались по чистеньким садовым аллеям, спокойно любуясь ростом своих плодов и упражняя ум в поучительных разговорах для назидания и отрады душ своей паствы. Они также вышли на луг для совещания и там среди могучих казацких фигур можно было видеть монахов в их иноческой одежде: в черной рясе, ниспадавшей до ног, обутых в лапти, и в четырехугольных черных клобуках и скуфейках. Старейший из них, отец Юлиан, был почти семидесятилетней старец; густые белоснежные волосы ниспадали из-под клобука на его плечи, а длинная белая борода, разделенная надвое, покрывала его грудь. Его фигура была высока и худа, сгорблена, но не могла назваться дряхлой; лицо, на котором можно было рассмотреть только сильно выдавшийся нос и глубоко запавшие блестящее темные глаза, обнаруживало энергичную силу воли и холодную, мужественную решительность; в его взорах горел тот непреклонный, ни пред чем не отступающей фанатизм, каким в те времена почтя повсюду отличались монахи православной церкви; он делал иноков значительным фактором общественной жизни, который правительство старалось то подавить, то обратить в свое орудие и с которым, во всяком случае, ему приходилось считаться.