– Господи милостивый! – простонала она. – Да что ж я ей могла сказать? Да ни словечка, ни разъединого! Вот жизнью своей клянусь!
– Клянетесь! – возмущенно воскликнула Ольга. – Откуда же она такое могла взять?
– Откуда? – повторила Фаина Ивановна. – Да оттуда! – И она ткнула пальцем куда-то вверх.
Ольга непонимающе глянула сначала туда, однако ничего, кроме потолка, нуждающегося в побелке, не обнаружила, потом посмотрела на Фаину Ивановну. А та лихорадочно зашептала:
– Вы, Олечка, разве не замечали, какие наши дети странные? И даже не скажешь, что им только по четыре с половиной года! Они же как взрослые говорят. А что у них в головах творится, это вообще уму непостижимо! Что они вытворяют?! Да вы вспомните, что было под Новый год!
Под Новый год случилось и нечто впрямь непонятное.
Поскольку почти у всех сотрудниц городских пунктов переливания крови: у жгутистов, медсестер, санитарок, даже у водителя, одноногого Гриши, – были дети, решили устроить для них общую елку. Отмечать Новый год советскому народу власти позволили не так давно, в 1935 году. Запрещено это было с 1929 года, тогда же 1 января стало обычным рабочим днем. Впрочем, оно и сейчас таким оставалось
[73]: завтра всем предстояло снова выйти на работу, как бы весело ни встретили Новый год в семейном кругу. Однако Ольгин начальник, подполковник Федоров, прекрасно понимал, что вечером 31 декабря вряд ли кто-то заявится сдавать кровь! Поэтому к шести часам в большом, просторном коридоре поставили елку, которую нарядили как магазинными, еще до войны купленными игрушками, так и самодельными. Раиса Моисеевна, полусумасшедшая жена Федора Федоровича, смастерила одеяние Деда Мороза из старых бордовых портьер и пожелтелой ваты, извлеченной из валявшегося на чердаке матраса. Белую, чистую казенную вату Федор Федорович ни в коем случае не решился бы использовать, даже если бы от этого зависела его жизнь, а не только красота какого-то там новогоднего костюма или, к примеру, снежинок для елки! Снежинки тоже оказались желтоватыми, местами даже рыжеватыми, поскольку их сделали из той же ваты, добытой из того же матраса.
Как выразилась однажды Тамара, ставшая после возвращения из Старой Пунери очень циничной, общество теперь разделилось на воров и ограбленных. Она уверяла, что везде процветало массовое воровство: с заводов, фабрик, складов, магазинов, а тем более из столовых несли все, что только можно (якобы даже масло машинное сливали в фильтрационные коробки противогазов, которые были положены каждому рабочему по законам военного времени, а потом продавали его на базаре вместо подсолнечного, ибо с голодухи, как говорила Фаина Ивановна, чего только не сожрешь!). Но если общество и в самом деле разделилось на воров и ограбленных, то Федор Федорович, конечно, принадлежал к числу последних – в отличие, между прочим, от Тамары, и не от нее одной.
Двух начальников и нескольких медсестер других пунктов переливания крови уже арестовали за тайную распродажу перевязочного материала и нашатырного спирта. На подстанции же, вверенной подполковнику Федорову, царил образцовый порядок – прежде всего благодаря изумительной честности самого Федора Федоровича, который был замечательным начальником и оказался замечательным Дедом Морозом. Он хорошо помнил времена своего детства, когда Новый год и Рождество праздновались по всей России широко и шумно.
Он знал, как правильно водить хоровод вокруг елки, кричать: «Дедушка Мороз, ты где? Приди к нам на праздник!», петь невыносимо старорежимную, но такую чудесную песню «В лесу родилась елочка» и даже новейшую, написанную поэтессой Зинаидой Александровой только в 1935 году, «Маленькой елочке холодно зимой». Он самозабвенно играл с детьми в особые новогодние игры, которые помнил с детских лет, например, в «Смешинку» или в «Какие в лесу елки?»… Между прочим, Ольга, у которой в детстве ни разу не было елки (мать умерла, а мачеха праздновать «всякую ерунду» не позволяла), сама вовсю веселилась вместе с детьми. Фаина Ивановна, которая тоже пошла с ней на праздник (Тамара осталась встречать Новый год там, где работала), умиленно вздыхала и бормотала: «Наши-то самые проворные, самые лучшие!»
Похоже, она в самом деле привязалась к детям. Кто бы мог подумать, что из абортмахерши Чиляевой выйдет такая самозабвенная нянька! Правда, иногда слишком сладкая, даже до приторности, но зато глаз с детишек не спускает!
Навеселившись с Дедом Морозом, дети пошли играть в «Подарки для слепых». И вот тут веселья у всех поубавилось…
Игра «Подарки для слепых» заключается в следующем. Натягивается между стен толстая веревка, как будто на ней собрались сушить белье. Однако вместо белья на нее навязываются веревочки потоньше, к которым прикреплены разные лакомства или игрушки. Участнику завязывают глаза, дают в руки ножницы – и он идет, щелкая ножницами наудачу и пытаясь срезать то, что попадется на пути. Руками ощупывать ничего, конечно, не разрешается. Если кто-то нарушает это правило, он немедленно выбывает из игры.
Игрушки развешивала Маша Петухова, старшая медсестра пункта, где работала Ольга. У Маши было двое детей: десяти и двенадцати лет. Да еще она привела с собой двух племянников того же возраста. В хоровод Петуховы-младшие шли неохотно, песен петь вместе с прочими не хотели, над «Смешинками» не смеялись, на вопросы игры «Какие в лесу елки?» не отвечали, однако участвовать в «Подарках для слепых» кинулись самыми первыми. Довольно быстро Ольга поняла, почему: веревка была натянута слишком высоко, и такие малыши, как Саша, Женя и еще несколько четырех-пятилетних детей, могли дотянуться разве что до крошечных булочек из серой муки, выглядевших весьма неаппетитно (испеченных, к слову сказать, старшей медсестрой Петуховой), зато ее рослые дети и племянники имели все шансы уйти с праздника с набитыми животами и карманами.
Конечно, скромное угощение и одинаковые подарочки и так ожидали всех детей (женщины нарочно для этого дня постарались!), но они и в самом деле были скромные, а на веревке висело все самое лучшее – то, что в обычные подарки не попало: шоколадные конфеты, яблоки, несколько мандаринов, добытых Тамарой, магазинное печенье, оставшееся из гостинцев, периодически привозимых или присылаемых из Сарова Егоровым, и леденцы на палочках, мастерски изготовленные Фаиной Ивановной нарочно для этого праздника.
Петухова великодушно предложила попытать удачу сначала младшим. Она совершенно ничем не рисковала: подарки еле-еле задевали их макушки. Последними под веревкой прошли Саша и Женя, но не повезло и им.
В отличие от других неудачников, они не плакали, а молча сели в сторонке, взялись за руки и начали наблюдать за Петуховыми, которые как раз вышли «на охоту». Они запросто могли бы срезать все подряд (на это, видимо, и рассчитывала старшая медсестра), однако оказались какими-то криворукими. Попусту щелкали ножницами, никак не попадая по веревочке, на которой раскачивалось яблоко, мандаринка, пачка печенья или шоколадка, и ушли, также ничего не добыв.