Проклятое золото Колымы - читать онлайн книгу. Автор: Геннадий Турмов cтр.№ 50

Так вот, среди этих «бумаг» была копия «строевого состава флота». Начинался этот список с фамилии А.В. Колчака, и определялся этот список по принадлежности к Морскому министерству. Вероятно, Морское министерство входило в структуру колчаковского Верховного правительства с 5 ноября 1918 г. В этом списке значился и капитан 2-го ранга Виктор Петрович Вологдин (занесён в списки 20 июня 1919 г.), и инженер-механик, капитан 1-го ранга Дмитрий Александрович Мацкевич (занесён в списки 8 ноября 1918 г.).

А ещё среди присланных бумаг было пронзительное стихотворение «Товарищ» участника Гражданской войны, поэта-белогвардейца с Дона Николая Туроверова:

Родственники Д.А. Мацкевича передали для нашего музея несколько копий материалов о своей семье.

Просмотрев документы, я обратил внимание на письмо некоего И. Шитикова, датированное 22 ноября 1918 г.

Привожу его дословно.

Уважаемый Дмитрий Александрович!

Здравствуйте, очень извиняюсь, что так долго не давал о себе знать. Как вам известно, я направился домой в Питер. Но из всего этого получилось нечто ужасное. Домой, конечно, я не попал. Расскажу по порядку. В сентябре я от Иннокентия Александровича Молодых заручился документами, заверил их через правительство уральского главного уполномоченного труда, одобренного от чехословатского национального совета, полагая, что этого достаточно, чтобы мне верили в моих целях и т. п. И вот, имея на руках такие документы, я направился в направлении Перми. Прошёл сто вёрст пешком, переплыв две речки в морозные дни, перенёс столько лишений, ночевал в лесу под открытым небом в стогах сена. Наконец, подошёл к самому фронту, но тут случилось, что фронт белых покатился и я оказался в нескольких верстах от фронта. Меня арестовали как красноармейца партизанского отряда. Избили, отобрали деньги и некоторые вещи, хотели расстрелять, да слишком много было для них непонятного в документах. В целях выпытать у меня какие-то сведения отправили в штаб полка. И вот со связанными назад руками, жестоко избитого, два казака на лошадях гнали меня нагайками до штаба около 15 верст. В полковом штабе со мной обращались человечнее, но опять моим документам не поверили и отправили в штаб Иркутской стрелковой дивизии, стоящей на тракте, ведущем на Пермь, в Афанасьевскую крепость. Представьте, что и здесь моим документам, как я понял, тоже не поверили, вообще не обратили на них никакого внимания. Но меня посадили под строгий арест. 22 сентября пришли солдаты, взяли меня из-под ареста. По выходе на улицу я увидел группу арестованных солдат около 50 человек, окружённых другими вооружёнными солдатами. Меня поставили в строй и погнали к середине села. Я думал, всё кончено. Нас ведут расстреливать, что здесь практикуется каждый день. Но, к счастью, этого не было. Нас привели на середину села, окружили несколькими рядами солдат при множестве зрителей. Началась ужасная порка. Было положено на дороге несколько брёвен и снятых дверей. Был прочитан приговор одним из офицеров, и начали бить всех по очереди. Я рассмотрел подробнее всех, кого наказывали. Кроме вышеупомянутых солдат было ещё около десятка крестьян разных возрастов. И вот дошла очередь до меня. Офицер приказал мне, как и всем прочим, снять штаны и ложиться. И вот два палача – один солдат, другой офицер – начали буквально рвать моё несчастное тело. Первые около десяти ударов я выдержал, крепился сколько хватало моих сил. Я начал грызть фуражку, чтобы не подавать звука, но не вынес и я, как и другие, кричал. Кричал, как животное, которое резали, разницы не было. Как я уловил слухом, мне было решено начальником штаба дать сто ударов, но дали меньше. После порки отправили под арест. Продержали ещё две недели. Потом прикомандировали меня к обозу, в котором я нахожусь по сие время.

Вот, Дмитрий Александрович, что дала мне жизнь. Естественно, возникает вопрос: за что всё это? За какое преступление? Сколько я ни спрашивал, доказывал, кто я, но на меня кричали офицеры. В прошлой жизни своей испытал много, но всё то прошлое было ничтожеством перед всем тем, что я пережил здесь. За что, за что всё это? Так, стороной я слышал, что меня обвиняли, будто я красноармеец, будто я комиссар. Моя ссылка к моим документам их нисколько не убеждала. Впоследствии, когда я получил некоторую свободу, меня заставили работать: ковать лошадей, исправлять ружья, автомобили. Отношение всех окружающих стало хорошее, и даже комендант штаба обещал освободить совсем. В таком положении я остаюсь и в настоящее время. И вот теперь, униженный душой и телом, не знаю, что делать. Хотел бежать – поймают, расстреляют, что и было в точно таком случае на днях с пленным. Я полагаю, что я скоро получу свободу. Так вот как, Дмитрий Александрович, судьба скрутила меня. Хотел я написать Евгению Михайловичу, да не знаю его точного адреса. Скажите ему, что со мной было. Может быть, увидимся, тогда расскажу, как восстанавливалось государство Российское на этой войне. За два месяца я уже изучил всё.

Ну, до свиданья, жму руки.

Ваш И. Шитиков.

В своих записях об отце выпускник ДВПИ профессор Вадим Мацкевич, сын Дмитрия Александровича, упоминает об этом письме в связи с тем, что И. Шитиков способствовал освобождению отца, арестованного в 1922 г. после занятия Владивостока Красной армией. Видимо, И. Шитиков после всего пережитого твёрдо встал на позицию большевиков и занимал довольно высокую должность, если его ходатайства хватило, чтобы освободить из-под ареста офицера Белой армии в таком высоком чине, как капитан 1-го ранга.

Ещё раз фамилию Шитикова я обнаружил, просматривая перечень литературы по кораблестроению. В 1995 г. в издательстве «Наука» в Москве вышла в свет книга «Кораблестроение в СССР в годы Великой Отечественной войны». Среди её авторов был Е.А. Шитиков, вице-адмирал, участник Великой Отечественной войны.

В документах, переданных семьёй В.Д. Мацкевича, были его воспоминания, которые приводятся ниже с сохранением стиля и орфографии автора:

На склоне лет моих (мне сейчас уже 78!) возникла мысль: а что будет известно о предках наших моим правнучкам Ташеньке и Светочке? Кто были их далёкие прапрадед и прапрабабушка?

Кто, как не я, сможет оставить им памятные сведения, которые храню ещё в памяти я, и которые быстро «зарастут мхом забвения» после моего ухода? «Река времён в своём стремлении уносит все дела людей!»