Моральное животное - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Райт cтр.№ 86

Это отнюдь не означает, что навахо не стремятся к власти. Еще как стремятся, только делают это более тонко. Статус у них, как и везде, дает репродуктивные преимущества. Умелый земледелец и опытный врачеватель имеют больше шансов заполучить привлекательную партнершу, потому что оба не обделены умом, а первый еще и поднаторел в производстве материальных ресурсов. Они добились высокого статуса не посредством физического запугивания или иного манипулирования людьми, а просто нашли свое призвание и добились в нем успеха.

Диапазон средств для достижения высокого статуса в разных культурах и субкультурах просто поражает: здесь и изготовление бус, и музицирование, и чтение проповедей, и родовспоможение, и изобретение лекарств, и сочинение рассказов, и сбор монет, и снятие скальпов. Психические же механизмы, лежащие в основе всех этих действий, в сущности, одинаковы. Мы оцениваем социальную среду и стараемся делать то, что пользуется спросом, и избегать того, что не находит одобрения. Что это будет – не так уж важно, главное – найти свою нишу и преуспеть. Люди повсюду хотят испытывать гордость, а не позор, и получать уважение, а не презрение.

Не сумев разглядеть психическое единство за поведенческим разнообразием, антропологи школы Боаса свели к минимуму роль человеческой природы. Рут Бенедикт писала в 1934 году: «Мы должны принять все особенности нашего наследства: биологически наследуемое поведение – одна из важнейших его частей, но она крайне мала, тогда как культурный процесс передачи традиции играет колоссальную роль» ^[489].

Строго говоря, она права. Если исключить такие стереотипные действия, как ходьба, еда и сосание груди, то «поведение» действительно не передается биологически. А вот органы психической жизни – передаются, и они, вследствие своей гибкости, порождают большое количество различных вариантов поведения в зависимости от обстоятельств.

Внимательно взглянув на исследование Рут Бенедикт, можно понять, почему она выпустила из поля зрения психические механизмы, заставляющие человека стремиться к высокому положению в обществе. Она изучала племя зуни, которое подобно соседям-навахо не поощряет открытое соперничество и политические амбиции: «Идеальный человек у зуни приветлив, преисполнен достоинства и скромен, он ни над кем не старается доминировать… Любой конфликт, даже если правда на его стороне, наносит урон его репутации… Самая высокая похвала… если говорят: “Он вежливый человек”» ^[490].

Обратите внимание на подтекст: у индейцев есть определенный «идеал», и любой, кто стремится к нему, удостаивается «похвалы», а тот, кто ему не соответствует, теряет репутацию. Иными словами, зуни наделяют высоким положением в обществе тех, кто к нему особенно не стремится, а чересчур рьяных и честолюбивых лишают его. Несмотря на кажущуюся непохожесть на привычные нам модели, в обществе зуни действуют те же психические механизмы (реципрокный альтруизм во всех культурах вынуждает людей обзаводиться такими качествами, как дружелюбие, великодушие и честность; индейцы племени зуни, видимо, развили эту природную склонность, укрепив естественную связь между доброжелательностью и положением в обществе).

Объяснить необычный уклад жизни у зуни можно как силой культуры, так и гибкостью психической организации. На мой взгляд, вероятно и то, и другое, но второе особенно интересно. Оказывается, органы психической жизни настолько гибкие, что могут участвовать в формировании социальной системы, которая фактически противоречит глубинной эволюционной логике. Несмотря на то, что психические механизмы, заставляющие человека стремиться к высокому положению в обществе, испокон веков провоцировали кулачные бои, напористую саморекламу и прочий мачизм, они, как оказалось, также способны и подавлять эти агрессивные проявления. Например, чтобы преуспеть в монастыре, надо обладать такими качествами, как спокойствие и аскетизм. В викторианской Англии в некоторых слоях общества особенно ценились доходящие до абсурдности учтивость и деликатность (почти как у зуни).

То, что мы называем культурными «ценностями», – не что иное, как средства для достижения социального успеха ^[491]. Они закрепляются, потому что дают одобрение. Когда мы воспитываем ребенка – формируем его социальное окружение и выказываем уважение или презрение в ответ на его действия, – мы фактически программируем его как робота. Некоторых это возмущает, но, как известно, всем не угодишь. Лейтмотивом нападок на социобиологию в 1970-е годы был страх, что людей не получится запрограммировать так, как обещали Скиннер и другие бихевиористы.

Новая парадигма не отметает бихевиоризм с его концепцией положительных и отрицательных подкреплений. Безусловно, некоторые мотивы и эмоции, скажем похоть и ревность, невозможно полностью стереть воспитанием. Однако огромное разнообразие моральных норм (то есть допустимых поведенческих реакций) говорит о просторе для маневра. Власть социального одобрения и порицания колоссально велика.

Однако насколько глубоко заложены его модели? Или, иными словами, насколько велик диапазон поведения, которое может быть одобрено обществом?

Здесь наблюдаются устойчивые тенденции. Социальные активы, которые давали преимущества индивидам на протяжении всей эволюции, не сдают свои позиции и сейчас. Крупные, сильные мужчины и красивые женщины, как и раньше, имеют фору в борьбе за статус. Глупость мало кого восхищает, а вот контроль над материальными ресурсами (то есть деньгами), напротив, притягивает многих. Однако противостоять этой привлекательности вполне возможно. Существуют культуры и субкультуры, которые стремятся сместить акцент с материального на духовное. И успех их порой впечатляет, хотя он и не тотален. К тому же пределов своего биологического потенциала они еще не достигли.

Даже наша культура, несмотря на явный перекос в сторону материального, кажется вполне сносной, если сравнивать ее, к примеру, с культурой племени яномамо из Южной Америки, где, чтобы подняться по социальной лестнице, молодой человек должен убить как можно больше мужчин из соседних деревень ^[492], попутно участвуя в похищении и групповом изнасиловании женщин. Если его жена попробует уйти к другому, он сможет без стеснения, скажем, отрезать ей уши. Боязнь делать категоричные заявления заставила нас идти кружным путем.

Ощущение такое, что нравственные ценности жителей некоторых современных городских районов начинают все больше походить на идеалы яномамо: молодые мужчины, не гнушающиеся убийством, пользуются уважением в своем референтном кругу. Это, к сожалению, свидетельствует о том, что худшие черты человеческой природы всегда находятся у поверхности, готовые всплыть при малейшем ослаблении культурных ограничений. Человек – не чистый лист, как некогда полагали бихевиористы, он – живой организм, отталкивающие склонности которого не так-то просто (если вообще возможно) подавить, – и все из-за нашей готовности ни перед чем не останавливаться в борьбе за высокий статус. Мы способны пойти на все, что угодно, ради уважения – даже отринуть свою природу и вести себя как люди.