Сожженная заживо - читать онлайн книгу. Автор: Суад cтр.№ 15

Отец часто говорил брату: «Ты еще мальчишка!»

Ассад же бунтовал тем больше, чем более уверенно себя чувствовал и чем больше мы его баловали. В доме он был как принц, и к тому же у нас не принято говорить мужчине, что он еще дитя, это серьезное оскорбление! И он кричал: «Я здесь у себя дома!» А мой отец не выносил этого. В деревне люди стали задавать друг другу вопросы, что за глупости делает Фатьма, почему она так часто возвращается к своему отцу. Может быть, ее видели с другим мужчиной? В подобных случаях сплетни распространяются стремительно. О ней говорили разное, но все это было абсолютной неправдой, она была очень порядочная девушка. К несчастью, если кто-нибудь скажет хоть раз: «Она плохая», — она становится такой для всей деревни. И всё. Ее уже сглазили.

Мать моя была несчастна от всего этого. Иногда она пыталась успокоить отца, когда он нападал на Ассада:

— Зачем ты это делаешь? Оставь его в покое!

— У меня руки чешутся убить его! А ты, если посмеешь защищать его, отправишься вслед за ним!

Я видела, как Фатьма лежала на полу, а Ассад бил ее ногами по спине. Однажды у нее был подбит глаз, а лицо было все синее. Но мы ничего не могли ни сказать, ни сделать. Находясь меж двух огней — ненависти отца и жестокости брата, нам оставалось только прятаться, чтобы и нам не досталось.

Любил ли мой брат свою жену? В тот момент любовь была для меня тайной. У нас говорят о свадьбе, но не о любви. Между мужчиной и женщиной существуют не любовные отношения, а только покорность и полное подчинение. С девственницей, купленной для мужа, существует обязательное половое сношение. Иначе забвение или смерть. Так о какой любви можно говорить?

И, тем не менее, я вспоминаю об одной женщине из нашей деревни, той, что жила в самом красивом доме со своим мужем и детьми. Они были известны роскошью своего дома и своим богатством. Дети ходили в школу. Это была большая семья, потому что в ней двоюродные братья и сестры всегда женились между собой. Все у них было покрыто кафелем. Даже дорога, ведущая от дома, вымощена плиткой. В других домах был камень или песок, иногда асфальт. А здесь перед домом прекрасная аллея, обсаженная деревьями. Специально нанятый садовник ухаживал за домом и двором, окруженным кованой железной решеткой, блестевшей на солнце как золото. Этот дом бросался в глаза еще издали. У нас любят, когда блестит. Если у человека золотой зуб, значит, он богат! А когда он богат, это надо всем показать. Этот дом был очень современный, совсем новый, изумительный снаружи. Перед ним всегда были припаркованы две-три машины. Конечно, я никогда не заходила внутрь, но когда проходила мимо со своими баранами, всегда об этом мечтала. Хозяина звали Хассан. Это был высокий господин, очень смуглый и элегантный. Он и его жена были очень привязаны друг к другу, их всегда видели вместе. Она была беременна близнецами и должна была родить. К несчастью, роды были неудачные, близнецы выжили, а женщина умерла. Мир ее душе, потому что она была очень молодой. Это были единственные похороны, которые я видела в деревне. Что меня поразило и взволновало — вся семья кричала и плакала, следуя за носилками, на которых лежало тело, и ее муж плакал больше, чем остальные. От горя он разорвал свою традиционную длинную белую рубаху, идя за телом своей жены. А ее свекровь тоже разорвала свое платье. Я заметила голые груди этой пожилой женщины, которые бились по ее животу, мелькая среди рваных лохмотьев ткани. Я никогда не видела такого безысходного отчаяния. Эту женщину, которую хоронили, очень любили, ее смерть потрясла всю ее семью и опечалила всю деревню.

Была ли я на похоронах или наблюдала за ними с террасы? Скорее всего, смотрела с террасы, потому что я была слишком мала. Но, во всяком случае, тоже плакала. Было очень много народу. Они медленно шествовали по деревне. И я никогда не забуду этого мужчину, плакавшего от горя и разорвавшего на себе одежду. Он был такой красивый, когда рыдал от любви к своей жене.

Это был очень достойный и благородный человек.

Родители моей матери и моего дяди жили в деревне, и о моем деде Мунтере тоже всегда очень заботились. Он был высоким, как и его сын, хорошо выбритым, всегда подтянутым, хотя и носил традиционную одежду. В руке он всегда держал четки и перебирал одну за другой бусины своими длинными пальцами. Иногда он заходил к моему отцу выкурить трубку, и они имели вид закадычных друзей. Но однажды моя мать ушла ночевать к своим родителям, потому что отец очень сильно ее избил. Она оставила нас одних с отцом. У нас не принято, чтобы мать забирала детей. Будь то мальчики или девочки, они должны оставаться с отцом. Чем я становилась старше, тем больше он ее избивал, и тем чаще она уходила. Именно дедушка Мунтер силой приводил ее обратно. Иногда она уходила на неделю, иногда на день, иногда на ночь. Однажды она ушла на целый месяц, и с тех пор мой дед не хотел больше разговаривать с отцом.

Я думаю, что если бы мать умерла, у нее не было бы таких похорон, как у той женщины, и мой отец не плакал бы и не кричал, разрывая одежды, как господин Хассан. Он вовсе не любил мою мать.

Я даже была убеждена, что у нас любовь не существует, по крайней мере, в нашей семье. В конце концов, у меня был брат, и только его я любила, несмотря на его жестокость, доходящую порой до безумия. Мои сестры тоже его любили. Нуры уже не было с нами, но Кайнат была такой же, как я, она защищала его и хлопала в ладоши, когда он вскакивал на коня.

Не считая маленьких сестричек, которым было еще рано думать о замужестве, в доме оставались только мы с Кайнат. Две старые девы. Что касается Кайнат, у меня было чувство, что она покорилась судьбе. Она не была некрасивой, но… ни очень хорошенькой, ни очень улыбчивой ее нельзя было назвать. Кайнат отличалась от меня. Возможно, мы были плохо одетыми, плохо причесанными крестьянками… Но я маленькая и худенькая, а она крупная и с очень большой грудью. У нас мужчины любят женщин в теле, но слишком большая грудь им не нравится. Кайнат не должна была нравиться, и она грустила и не делала ничего, чтобы стать красивее. Она растолстела, хотя ела то же, что и я, но в этом не было ее вины. Во всяком случае, ни одна, ни другая, мы не могли стать лучше, чем мы есть. Каким образом? Никаких красивых платьев, всегда одни и те же белые или серые шаровары, никакой косметики или украшений. Запертые в четырех стенах, как старые клуши, мы считали шаги, склонив голову к земле, если нам доводилось выходить из дома в обществе баранов и овец.

Если бы не безнадежная Кайнат, перекрывшая мне дорогу к замужеству… Я знаю, что все же один человек просил за меня. Мать сказала мне: «Отец Файеза приходил, просил отдать тебя за своего сына. Но мы не можем сейчас говорить о твоей свадьбе, надо ждать, пока твоя сестра выйдет замуж».

С тех пор я стала представлять себе, как он меня хочет и как с нетерпением ждет, когда мои родители отменят свой запрет.

Мой брат Ассад знал его. Он жил в доме напротив нас, по другую сторону дороги. Они не были крестьянами, как мы, они не работали так помногу в огороде. У его родителей было три сына, и неженатым остался только Файез. В этой семье не было дочерей, из-за этого дом окружала не стена, а только красивая ограда, дверь которой никогда не запиралась на ключ. Стены были выкрашены в розовый цвет, а перед домом всегда стояла серая машина.