– Я все время думаю – а вдруг люди решат, что вы сумасшедший, раз вы столько заботитесь о таких людях, как мы.
– А вы где-нибудь встречали людей, которым больше нужна забота, дорогая моя?
– Нет, я отсюда никогда не выезжала.
– А стоило бы посмотреть. Вот я вернусь и устрою вам поездку в Нью-Йорк, ладно?
– Господи, да вы же больше никогда не вернетесь.
– Я дал вам честное слово.
– Знаю, знаю. Все равно мы нутром чуем, это в воздухе носится – не вернетесь вы сюда, и все.
Элиоту попалась одна чудная волосинка. Он ее тянул-тянул, а она все не кончалась. Оказалось, что в ней чуть ли не фут длины. Элиот недоверчиво посмотрел на свой волосок, взглянул на отца, явно гордясь таким феноменом. Сенатор побагровел.
– Мы уж тут придумывали, как бы вас проводить получше, мистер Розуотер, – продолжал женский голос. – Хотели устроить парад с флагами, цветами, плакатами. Но ничего не выйдет. Очень мы все боимся.
– Чего?
– Не знаю, – сказала она и повесила трубку.
* * *
Элиот натянул новые спортивные шорты. Как только он их надел, его отец мрачно буркнул:
– Элиот!
– Сэр? – Элиот с удовольствием растянул большими пальцами эластичный поясок шортов. – Здорово она держит, эта штука. Я совсем забыл, как здорово чувствовать поддержку.
Сенатор взорвался.
– За что ты меня ненавидишь? – заорал он.
Элиот был совершенно ошеломлен:
– Ненавижу тебя, отец? Что ты! Да я вообще не знаю ненависти!
– Почему же ты каждым своим словом, каждым жестом стараешься оскорбить меня?
– Вовсе нет!
– Понятия не имею, какое зло я тебе причинил, за что ты со мной теперь расплачиваешься, хотя, по-моему, ты уже отплатил мне сторицей.
Элиот был в ужасе:
– Отец, прошу тебя…
– Замолчи! Ты только будешь оскорблять меня без конца, а я больше не вынесу!
– Бога ради, отец! Я всегда тебя любил.
– Любил? – с горечью бросил сенатор. – Говоришь, ты меня любил? Да ты меня так любил, что разбил вдребезги все мои надежды, все мои идеалы. Скажешь, что ты и Сильвию любил, да?
Элиот заткнул уши.
Сенатор что-то кричал, брызгая слюной. И Элиот, не слыша слов, читал по губам страшную историю о том, как он загубил жизнь и разрушил здоровье женщины, чьей единственной виной была любовь к нему, Элиоту.
Сенатор вылетел из комнаты, грохнув дверью.
Элиот разжал уши и стал одеваться, как будто ничего особенного не произошло. Он сел, чтобы зашнуровать башмаки. Завязав шнурки, он выпрямился. И вдруг весь окаменел, помертвел.
Зазвонил черный телефон. Элиот не снял трубку.
13
Что-то живое все-таки оставалось в Элиоте и заставляло его следить за стрелкой часов. За десять минут до того, как его автобус должен был подойти к закусочной, он вдруг ожил, осторожно сдул пушинку с костюма и вышел из своей конторы. Воспоминание о ссоре с отцом ушло куда-то в глубь сознания. Он шел легко и беззаботно, как Чаплин в роли праздного гуляки.
Он наклонился, чтобы погладить собак, прибежавших поздороваться с ним. Новый костюм его стеснял, пиджак резал под мышками, брюки – в шагу, подкладка шуршала при каждом движении, как газетная бумага, напоминая ему, до чего он вырядился.
В закусочной шел разговор. Элиот прислушался, не заходя туда. Голосов он не узнавал, хотя там сидели его знакомые. Трое мужчин с горечью беседовали о денежных делах. Говорили они медленно, потому что мысли приходили к ним почти с такими же перерывами, как деньги.
– Что ж, – сказал один из них, помолчав. – Бедность, конечно, не порок…
Это была первая половина старой-престарой остроты – ее любил повторять известный во всей округе шутник Кин Хаббард.
– …Но большое свинство! – докончил за него другой.
Перейдя улицу, Элиот зашел в страховую контору начальника добровольной пожарной бригады Чарли Уормерграна. Чарли был человек благополучный и никогда не обращался за помощью в Фонд. Он был одним из семи жителей округа, которые по-настоящему преуспели благодаря системе свободного предпринимательства. Второй была Белла, владелица «Салона красоты». Оба они начали с нуля: оба выросли в семье железнодорожников. Чарли был на десять лет моложе Элиота. Росту в нем было шесть футов с лишним, плечи широкие, бедра узкие, и никакого живота. Кроме поста начальника пожарной дружины, он занимал должность федерального шерифа и инспектора мер и весов. Он также держал вместе с Беллой «Парижский магазин» – хорошенькую галантерейную лавочку в новом деловом квартале для богатых жителей Новой Амброзии. Как у всех героических личностей, и у Чарли был роковой порок. Он категорически отказывался верить, что заразился нехорошей болезнью, что, к сожалению, было правдой.
Известная всему городу личная секретарша Чарли ушла по делам. Кроме Чарли, Элиот застал в конторе еще одного человека – Ноиса Финнери, подметавшего пол. Ноис когда-то играл центра в бессмертной баскетбольной команде средней школы имени Ноя Розуотера. Эта команда не имела ни одного проигрыша в 1933 году. В 1934 году Ноис придушил свою шестнадцатилетнюю жену за постоянные измены и был осужден к пожизненному заключению. Теперь благодаря Элиоту он был взят на поруки. Ноису исполнился пятьдесят один год. Ни родных, ни друзей у него не было. Элиот совершенно случайно узнал о нем, просматривая старые номера «Розуотерского глашатая», и постарался взять его на поруки.
Ноис был человек молчаливый, циничный и обидчивый. Он ни разу не поблагодарил Элиота. Элиот не обижался и не удивлялся. Он привык к неблагодарности. В одном из его любимейших произведений – романе Килгора Траута – речь шла именно о неблагодарности. Назывался роман «Первый районный Благодарственный Суд». Каждый, кто считал себя обиженным, потому что его не поблагодарили как следует за какое-нибудь доброе дело, мог подать на неблагодарного в этот суд. Если ответчика признавали виновным, суд давал ему наказание на выбор: либо публично принести благодарность жалобщику, либо отсидеть месяц в одиночке на хлебе и воде. По словам Траута, восемьдесят процентов осужденных предпочитали посидеть в каталажке.
Ноис куда скорей, чем Чарли, заметил, что Элиот не в себе. Он перестал подметать и пристально вглядывался в лицо Элиота. Он очень подло за всеми подсматривал. Чарли, всегда восторженно вспоминавший, как доблестно они с Элиотом вели себя на пожарах, ничего не заметил, пока Элиот вдруг не стал поздравлять его с получением награды, которую тот на самом деле получил три года назад.
– Элиот, вы шутите, что ли?
– Почему это я вдруг стану над вами подшучивать? Я искренне считаю, что это большая честь.
Речь шла о медали имени Горацио Алджера, присужденной еще в 1962 году Чарли как лучшему Молодому Хужеру Республиканской Федерацией Клубов Молодых Дельцов-Консерваторов штата Индиана.