Что за рыбка в вашем ухе? - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид Беллос cтр.№ 53

Обычно считается, что при переводе используются только два языка: L1 и L2, или язык оригинала и принимающий язык. Однако, как мы видим, в оригиналах зачастую встречается бо́льшая или меньшая доля L3 — языка, который не относится ни к той, ни к другой категории традиционной переводческой пары. Когда L3 совпадает с L2 (как в случае перевода «Войны и мира» на французский), он неизбежно стирается, но если это не так (как, например, при переводе романа Чабона на шведский), то совсем не очевидно, как с этим справляться. Какими бы удивительными ни казались эти проблемы, они имеют отношение к переводу уже хотя бы потому, что нередко встречаются в обычной речи. Как бы мы ни были убеждены, что язык языку рознь и их не следует путать, на практике мы постоянно их смешиваем. Граница между, допустим, английским и французским гораздо более извилиста и туманна, чем можно подумать, судя по учебникам грамматики и словарям. А слова Sayonara ^[113], amigo ^[114]! могут официально и не считаться стандартной формулой прощания на английском, но мало кто из англоговорящих не поймет этого выражения.

Лондонское издательство Harvill Press было основано в 1948 году для публикации переводов высокохудожественных произведений, в первую очередь с восточноевропейских языков. К своему пятидесятилетию издательство с гордостью объявило, что им опубликованы английские переводы с сорока трех языков. Парижский издатель Исмаиля Кадаре на французском регулярно сообщает на обложках, что произведения албанского писателя переведены «более чем на сорок языков». Это те же самые языки? За небольшим исключением — да. В наше время существует всего около пятидесяти языков, между которыми более-менее регулярно происходит импорт и экспорт переводных книг ^{121}. Представляя лишь ничтожную долю языкового разнообразия мира, эти языки тем не менее охватывают значительную часть человечества. Ведь языки перевода, по необходимости, — это языки международного общения: на них читают (а зачастую и говорят) далеко не одни носители.

А что же остальные? Священные тексты иудаизма и христианства полностью или частично переведены почти на две с половиной тысячи языков. На некоторые из них переводятся также юридические и административные тексты, на ряде языков выпускаются информационные и глянцевые журналы и небольшое количество художественных произведений. Таким образом выходит, что переводы делаются всего лишь с полусотни языков менее чем на половину языков мира и публикуются лишь в отдельных местах. Этим я хочу не принизить важность переводов, а лишь подчеркнуть удивительно асимметричные отношения, которые всегда существовали между различными наречиями этой планеты.

Культурное подразделение ООН — ЮНЕСКО — с самого своего основания стремилось отслеживать международный поток переводов с помощью Index Translationum ^[115], который теперь доступен в интернете в виде базы данных с системой поиска. Его можно использовать для грубой оценки огромного дисбаланса в переводах мира.

На китайском языке говорит около четверти населения Земли, и в сбалансированном мире равноправного взаимообмена можно было бы ожидать, что этот язык будет служить принимающим примерно для четверти переводов мира. На самом деле все совершенно не так.

Если взять семь языков разного типа, то за десять лет (2000–2009) переводы на китайский составили всего лишь 5 % переводов между этими языками — почти столько же, сколько на шведский, носители которого составляют менее 1 % носителей китайского. В обратном направлении ситуация еще хуже. С китайского языка на хинди, арабский, английский, французский, немецкий и шведский вместе взятые было переведено всего 863 книги, в то время как со шведского на китайский, арабский, хинди, английский, французский и немецкий было переведено в два с лишним раза больше книг.

Число книг, переведенных с одного из семи языков на другой в 2000–2009 годах (включительно)

Почти 80 % всех переводов между этими семью языками, сделанных за десять лет, — 104 000 из 133 000 — это переводы с английского. А вот на английский было сделано чуть больше 8 %. В то же время французский и немецкий вместе взятые были принимающими для 78 % переводов.

Асимметрия бросается в глаза и в некотором смысле тревожит. Безусловно, книгоиздание — не единственный канал межкультурных коммуникаций; кроме того, база данных ЮНЕСКО может быть неполной, а ее поисковая машина может сбоить. Но общая картина, подтверждение которой можно найти в ассортименте книжных киосков в аэропортах мира, должна быть в целом верна. Переводы с английского встречаются повсюду, а переводов на английский — раз-два и обчелся.

Несправедливо и скучно винить в переводческих перекосах один лишь всемогущий доллар ^{122}. И распределению военной мощи в нашем веке или в предыдущих интенсивность потоков переводов не особо соответствует. Да, исходно распространение британского английского по планете было вызвано захватом колоний, но после начавшегося в 1947 году развала империи темпы и масштабы этого распространения лишь усилились. Ссылка на империализм не объясняет и того, почему французский, испанский, португальский и нидерландский — языки столь же широко раскинувшихся и густонаселенных империй в период с XVI по XX век — ныне так малопопулярны в переводческой индустрии. В первое десятилетие XXI века на каждую книгу, переведенную с испанского на английский, пришлось пятнадцать переведенных с английского на испанский. Хотя в наше время число носителей испанского на планете (около 350 млн) лишь немногим меньше числа носителей английского (400 млн).

Перевод ВНИЗ по весьма практическим причинам часто происходит с доминирующего языка на языки тех народов, которые живут в зоне его доминирования. Например, в Габсбургской империи законы, правила, официальные объявления и ежедневные новости переводились с немецкого — языка двора и имперской администрации — на семнадцать официальных языков этого шаткого государства. Но перевод книг в тех же масштабах не производился. Живая культура художественного перевода на словенский, словацкий, сербо-хорватский, русинский, чешский и так далее не получила развития. Ведь был более прямой путь к тому, чтобы стать культурным гражданином Австро-Венгерской империи: выучить немецкий. Аналогичным образом многие серьезные английские издания по истории, естественным наукам, литературе и искусству не могут быть переведены на шведский, датский, норвежский или нидерландский на коммерческой основе, потому что заинтересованные представители этих народов успеют прочесть их по-английски. Экономическое, военное и культурное доминирование несомненно влияют на потоки переводов, но обычно не напрямую. С действительно доминирующего языка, за которым стоит сильная армия и богатая казна, например с латыни времен владычества римлян в Европе и Средиземноморье, переводить нет никакой необходимости. Людям приходится его просто учить, потому что без него не сделать карьеру. Английский не доминирует в мире так, как доминировала латынь, потому что с него происходит массовый перевод на местные языки. Перевод — это противоположность империи.