Белое братство - читать онлайн книгу. Автор: Элеонора Пахомова cтр.№ 44

Внедорожники въехали в поселок медленно, будто крадучись. Чоэпэл, проработавший гидом не один год, знал, где именно в Саге искать постоялый двор. Хозяин гестхауса, немолодой тибетец, сутулый и смуглый до черноты, прищурился, оглядывая группу хитрым глазом, и назвал баснословную по местным меркам сумму за ночлег – 60 юаней с персоны (Ринпоче, святому человеку, бесплатно). Чоэпэл на это сокрушенно покачал головой и тут же завязал оживленный торг. Стрельников, посмеиваясь, наблюдал за тем, как самоотверженно гид отвоевывает его кровные. Насмотревшись на экзотическое зрелище, он похлопал Чоэпэла по плечу и заверил, что цена его устраивает, незачем так распинаться. Гид вздохнул и признался, что пройдоха Лакпа, хозяин «Ячьего хвоста», уже давно его бесит (в действительности, он употребил выражение «make me angry»). «Никогда не угадаешь, какую цену он назовет в следующий раз, – жаловался Чоэпэл. – Из-за него я выгляжу перед туристами глупо. Здесь, как видите, не очень развита конкуренция по предоставлению таких услуг, и Лакпа этим пользуется. Чаще он называет цену ниже, чем сейчас, но вас он почему-то выделил особо».

Похоже, у Лакпы было отменное чутье на зажиточных иностранцев, иначе сложно было объяснить, как он умудрился разглядеть в обычных на вид туристах богачей. Погодин из интереса изучил внимательным взглядом всех членов группы – вроде бы ничего особенного, походное обмундирование, качественное, брендовое, но все же вполне распространенное, никаких статусных аксессуаров. Однако же пройдошистый коммерсант не обманулся их внешним видом.

Самого себя в зеркальном стекле джипа Погодин осмотрел не без удовольствия, которое, впрочем, было связанно не с тем, что он выглядел хорошо, а с тем, что за какие-то несколько суток тибетские ветра сдули с него столичный лоск. Обычно покорные в Москве локоны здесь пришлось стянуть в хвост на затылке. Мера была вынужденной – шквальные порывы нещадно путали его пряди, будто заплетая их на свой дикий манер так, что, запуская руку в шевелюру, Погодин едва ли мог высвободить ее без потерь. Кроме того, он обнаруживал у самых корней намертво спутанных волос, еще и песчаную пыль. Волосы его оказались недостаточно длинными, чтобы быть собранными под резинку полностью, поэтому на голове у него красовалось нечто вроде прически, какую он наблюдал у австралийских серферов, в русском простонародье «мальвинка». При этом кожа на лице и руках загорела и обветрилась, в области глаз был различим светлый след от походных солнцезащитных очков, темной порослью обозначилась трехдневная щетина. «Черт знает на кого похож», – подумал Мирослав, потирая огрубевшей ладонью заросшую щеку и подборок, но глаза его при этом смотрели из отражения весело.

Ударив по рукам с хозяином приюта, путешественники разместились комнатушках, напоминающих монашеские кельи. Облупившаяся с потеками побелка на потолке и стенах, койки с застиранным бельем, ветхие оконные рамы. Позже выяснилось, что решение воспользоваться небескорыстным гостеприимством Лакпы оказалось правильным: в десятом часу вечера небо дрогнуло, как огромный, неповоротливый колокол, издав первый гулкий, раскатистый звук. За ним последовал еще один, громче, потом целая очередь. Мирославу казалось, что колокольный купол грохочет не вдалеке, а накрывает Сагу собой, от чего звук его не долетает откуда-то со стороны, но вибрирует вокруг. Он выглянул в окно и увидел, как на темном с белесыми рытвинами туч небе вспыхивают полосы молний, словно ожоги кнута на дебелом теле. После очередного раската тучи наконец пролились хлестким, яростным ливнем. Возможно, разгневанное небо и разбросало где-то те самые градины, о которых так живо повествовал Чоэпэл, но Сагу, к счастью, миновала чаша сия.

– Плохой знак, – отозвался Роднянский со своей койки на очередной грозный раскат.

Он лежал, свернувшись калачиком, лицом к стене, и Мирослав был уверен, что он давно спит. Погодин не стал уточнять, отчего вдруг в Анатолии Степановиче пробудилось кликушество. Настроение профессора весь прошедший день было смурным, и ночное ненастье, по-видимому, добавило ему драматического колорита.

Утро после грозы показалось свежей и красочней обычного – ливень смыл с Саги пыль и добавил воздуху влажности. Обновленным виделось все вокруг, не только рукотворный поселок, но сама природа. Небесный свод казался сотворенным из тонкого синего хрусталя (вот запустишь в самую высь камушек, и он отскочит, вызвав высокую звенящую ноту), земля, набравшись влаги, потемнела, ярче контрастируя с зеленой порослью. Погодин сделал несколько глубоких вдохов, выглядывая во двор через проем ветхой оконной рамы, – холодный утренний воздух защекотал гортань. Мирослав поежился, оделся потеплее и, подхватив рюкзак, направился к покосившейся скрипучей лестнице, ведущей вниз.

На первом этаже постройки располагалась большая проходная комната, которая служила Лакпе и прихожей, и залом. Здесь стоял старенький телевизор, трюмо, заставленное различной декоративной мелочью (статуэтки будд, подставки для благовоний, поделки из камня и меди). Погодина привлекло многообразие аутентичных вещиц, и он остановился у трюмо, чтобы рассмотреть их. У самой стены, частично скрываемый другими предметами, стоял небольшой металлический прямоугольник, местами изъеденный ржавчиной. Мирослав пригляделся к нему внимательней и не поверил своим глазам. «Это же пряжка от нацистского ремня», – ошарашенно констатировал он. Постеснявшись самовольно взять в руки чужую вещь, он громко выкрикнул имя хозяина дома, который хлопотал во дворе, готовя стол к завтраку (за дополнительную плату, естественно). Видимо, вопль показался всем настолько истошным, что помимо Лакпы на зов сбежались еще и Чоэпэл со Стрельниковым.

– Могу я рассмотреть ближе эту вещь? – спросил Мирослав хозяина.

Быстро оценив степень заинтересованности гостя, Лакпа заулыбался и посмотрел на него с хитрым прищуром. Глаза тибетца стали такими же масляными, как вчера, когда он, поразмыслив, выкатил прибывшим непомерную цену за постой. Без лишней суеты, нагнетая любопытство, он высвободил пряжку из нагромождения и, любовно протерев ее рукавом, протянул Погодину. Тот так и впился взглядом в вещицу, проводя большим пальцем по чеканному узору, будто желая удостовериться, что глаза ему не врут. На бляхе был изображен орел, под ним венок из дубовых листьев, в центре которого расположилась правосторонняя свастика, а вокруг него в витой окантовке шла надпись: «Meine Ehre heißt Treue».

– Откуда у вас это? – спросил Мирослав, подняв глаза на Лакпу.

Тот в свою очередь посмотрел на Чоэпэла, поскольку нуждался в помощи переводчика. Гид охотно взялся помогать.

– Он говорит, что не знает, откуда в его доме эта вещь, она досталась ему от родителей, – перевел Чоэпэл. – Он хранит ее, потому что там изображен священный символ – свастика.

Стрельников, который в это время стоял рядом и разглядывал бляху со стороны, взял ее из рук Мирослава для более пристального изучения.

– Это пряжка с ремня солдата вермахта, войска СС. Не ожидал увидеть здесь нечто подобное, – пояснил Погодин свое удивление гиду.

Чоэпэл улыбнулся.

– Вы не первый, кто удивляется подобным находкам в Тибете, да и такая вещь здесь далеко не единственная, – сказал он. – Даже в моей семье долгое время хранилась брошь в виде эдельвейса, пока ее не увидели туристы из Австрии. Они тоже очень удивились, прямо как вы, – он рассмеялся, глядя на Мирослава. – Они объяснили мне, что такие же значки носили солдаты горнострелковых частей немецкой армии. Тогда они выторговали у меня значок, и я его продал.