Княгиня Ольга. Пламенеющий миф - читать онлайн книгу. Автор: Елизавета Дворецкая cтр.№ 60

С востока к городищу примыкал неукрепленный посад. Похожая картина наблюдается и там: зафиксированы остатки построек со следами пожара и раздавленными сосудами. Найдены женские украшения из серебра и золота, которые в обычных условиях не были бы оставлены хозяевами. Состав хронологических признаков указывает на середину Х века.

Итак, налицо несомненные следы жестокого военного разгрома. Причем особенно интересно, что культура Искоростеня уже в слое пожарища выглядит «интернациональной». Там присутствуют изделия, говорящие о широких международных связях: моравские зерненные украшения, венгерские и печенежские пояса, ряд предметов скандинавского облика, в том числе женские подвески к ожерелью. По поводу того, откуда они там взялись, высказывается два мнение: либо в Искоростене со времен Олега Вещего стоял скандинавский корпус, либо там погибли участники нападения на малую дружину Игоря, которые привезли домой эти вещи как трофеи (но владели ими недолго). Правда, в этом случае остается вопрос, почему гриди Игоря возили с собой на сбор дани женские подвески, поэтому версия о присутствии в городище какой-то части дружинной знати выглядит более вероятным. И вполне логично найти здесь местожительство Свенельда, которому куда удобнее было собрать свою дань и контролировать подданных, проживая возле них. Пребывание русско-варяжской дружины в земле Деревской может иметь давнюю историю (со времен Олега Вещего), и на ее присуствие указывает немалое количество скандинавских находок в земле древлян.

Итак, пожар действительно был – в ходе сражения погиб в огне и город, и его посад, вместе с частью защитников и жителей, это археологически подтвержденный факт. Но объяснение поджога здесь возможно куда более прозаическое.

Приведем на этот счет цитату из статьи А.В. Зорина «Русы и северяне: из истории военного противостояния»:

«…Можно предположить, что подобная тактика штурма вообще была характерна для киевских дружин и применялась не только в данном частном случае. В связи с этим следует вспомнить описанные в "Повести временных лет" обстоятельства взятия княгиней Ольгой древлянского Искоростеня. Если отбросить сказочно-эпические подробности с требованием дани птицами, то перед нами возникает картина осады укрепленного поселения, которое захватывается после того, как внутри него вспыхивает пожар. При этом первыми загораются именно крыши жилых построек, а зрелище града зажигательных стрел вполне можно сравнить с полетом стаи огненных птиц. Кроме того, данный способ штурма сопряжен с минимальными потерями для осаждающих и максимальным ущербом для осажденных. Пожар вызывал замешательство в рядах защитников укрепления, покидавших стены ради спасения собственных жилищ, что обеспечивало противнику успех приступа. Слои пожарищ практически на всех роменских городищах позволяют предположить типичность подобного военного приема и наличие в составе киевских дружин достаточно мощного контингента лучников…»

Так что, скорее всего, история гибели Искоростеня выглядела примерно так: окруженный киевскими войсками, город был подожжен зажигательными стрелами, после чего его защитники оказались в безвыходном положении и были вынуждены пойти на прорыв. «Загореся весь град их Кростель, людие же не возмогоша того огня угасити и из града Кростеля вон побегоша», – вполне убедительно описывает этот момент наш знакомый «Псковский кроник». Погибшие падали в ров, где их потом засыпало горящими частями деревянных укреплений. Причем разгром внутри сгоревшего городища был так велик, что победители не сумели даже собрать все золотые и серебряные изделия, доставшиеся им в качестве добычи. А может, киевское войско просто ушло от сожженного, заваленного трупами городища, и оно оказалось заброшено. В полном объеме в нем жизнь так и не возобновилась, а столица для земли Деревской была построена новая – город Вручий (Овруч), в ста километрах севернее. Но и тот, впрочем, не принес добра последнему древлянскому князю – Олегу Святославичу, и на нем с деревской политической автономией было покончено безвозвратно.

* * *

Нам осталось рассмотреть еще один легендарный момент – судьбу князя Мала.

Тема эта неблагодарная – предстоит искать призрак, человека, которого, возможно, и вовсе не было. ПВЛ о дальнейшей судьбе Мала (после сватовства) тоже ничего не говорит. «Большой миф» восполнил пробел уже в почти новые времена: в середине XIX века Д. И. Прозоровский высказал версию, что князь Мал был взят Ольгой в плен и поселен в город Любеч, а его дети, Добрыня и Малуша, воспитывались при Ольге в качестве заложников. Впоследствии у Святослава был от Малуши сын Владимир, а Добрыня стал при нем сначала воспитателем, а потом воеводой. Таким образом Владимир, формально будучи сыном рабыни, по сути оказывается потомком древлянских князей по женской линии. Отождествление это произошло на той почве, что отцом Добрыни и Малуши (в связи с рождением Владимира) назван некий Малк Любечанин.

Малк Любечанин в творчестве писателей советской поры подавался как выходец из народа – пахарь или охотник. В «Полководцах Древней Руси» В.Каргалова Малк – княжеский огнищанин (в значении управляющий хозяйством) в Любече. В последнее время пошла в ход версия о его пребывании на древлянском столе. Честно говоря, я не верю, что это одно и то же лицо: летописцы, от которых мы знаем об этих двоих, точно так же видели сходство имен Мала и Малка, но не отождествляли их. Это означает, что в XII веке не было информации о том, что это одно лицо. Если бы была хотя бы версия такая, если бы ходила такая легенда, то Нестор мог написать что-то вроде «Иные же сказуют, что посадила Ольга Мала в Любече и Добрыня и Малуша суть его дети» – как-то так. Но он просто оборвал сюжет о князе Мале, оставив судьбу его вовсе неизвестной. А зачем ему было ее замалчивать, если бы знал? Что бы ему помешало их связать? К XII веку борьба со старой древлянской династией была уже совсем неактуальна, и происхождение не от простой ключницы, а от княжны, пусть и полоненной, украсило бы род Рюриковичей. (Примеры попадания плененной княжны в наложницы к победителю известны неоднократно). Но, вероятно, летописец этой связи не видел или даже точно знал, что ее нет, и у нас нет новых фактов в ее пользу. Я, собственно, подозреваю, что и Малк Любечанин – лицо вымышленное, его имя «восстановили» из имени Малуши, создав им, таким образом, «семейное» имя ^[64].

Единственный, сколько мне известно, источник, доведший линию Мала до конца, это наш добрый друг «Псковский кроник». Завершая рассказ о войне «Ольги Изборсковны» с Синдерской землей, он пишет:

«Великая же княиня Олга и князи ея повелеша древлян побивати… и кростельского князя именем Мала повеле на части посекати и по полю розметати».

Вот оно как. Князь Мал как вождь восстания был подвергнут показательной жестокой казни – рассечен на части, которые разметали по полю, лишив его приличного погребения и возможности возродиться в потомстве. Напоминаю, что «Псковский кроник» не может являться источником достоверных исторических сведений. Но с литературной точки зрения он всем утер нос – дал весьма логичное и убедительное, в духе эпохи, завершение сюжетной линии Мала. Будь «Псковский кроник» пошире известен, этот факт непременно вошел бы в «большой миф об Ольге». Тоже выдавался бы за реально-исторический, за «зеркальный» ответ на разрывание Игоря деревьями (хотя этой информации «Псковский Кроник» не имеет). Причем эта казнь идеально укладывалась бы в каноны героической «Песни об Ольге», о которой мы уже говорили, и послужила бы ей достойным финалом. И только в этом сочинении, конца XVII века, доведен до конца не только сюжет повестования, но и сам древний ритуал: принесение в жертву вражеского вождя венчало казни прочих пленных, делало победу полной не только в военном, но и в сакральном смысле. Составители ПВЛ, «упустив» финал линии Мала, допустили серьезную промашку не только в литературном плане, но и в сакральном, в том, в чем смысл расправ виделся их современникам.