– Мне уж не до жиру, – говорит на это Пэтти.
Анна-Мария глядит на Пэтти, ужаснувшись ее легкомысленному тону, а затем снова утыкается взглядом в ее ладонь.
– И у тебя будет двое детей. Хотя нет! Пусть будет три.
Пэтти усмехается и убирает руку.
– Тогда это будет не просто духовный человек, Анна-Мария, а настоящий чудотворец.
Она достает из сумки вентилятор и обдувает себя со всех сторон.
Анна-Мария втягивает щеки. Она никогда не сомневается в своих предсказаниях. И никто не должен смеяться, когда ему предрекают встречу с духовным человеком.
Мы собрались в ресторане «Уолсли» не только чтобы отпраздновать мой день рождения, но и потому, что я хотела поблагодарить этих женщин. Я оглядываю стол, стараясь закрепить в памяти этот момент, потому что он особенный. Потому что я уже не думала, что отмечу еще один день рождения. И потому что эти женщины – самые лучшие, преданные подруги, о которых когда-то умирающая женщина только могла бы мечтать.
Я разделяю торт на щедрые порции.
– Вы все должны его съесть. Мы празднуем жизнь, и ерунда с диетами ни от кого не принимается. Даже от невесты. Ты и так достаточно худая, Оливия.
Свадьбу никто не отменил. Оказалось, телефон Дэна был конфискован его шафером, сразу же по прибытии в аэропорт. Тут не было ничего удивительного. И неудивительно, что Оливия решила простить его. Я даже не думаю, что она рассказала ему о своем решении все отменить.
– Отлично выглядишь, Оливия, – замечает Изабель. – Может, немного слишком накрашенная, но это все объяснимо.
– Изабель, она потрясающе выглядит!
– Я согласна, просто у нее предсвадебно-изможденный вид.
– Не обращай внимания, Лив. Как бы ты ни выглядела, тебе это идет.
Я кладу по куску пирога всем на тарелки. Изабель звякает вилкой по стакану.
– С днем рождения, Дженнифер, – произносит она с лучезарным видом. – За мою замечательную сестренку!
У меня перехватывает дыхание.
– Слушаем, слушаем, – кивают остальные.
Изабель продолжает:
– Подумать только, а ведь когда-то она была такой скучной серой мышкой. Извини, Дженнифер! Она не любит, когда я так говорю. Но посмотрите на нее сейчас!
– О чем это ты? – интересуюсь я.
Она смотрит на меня так, будто я должна это знать.
– О том, что я горжусь тобой. Ты смелая и бесстрашная.
– О, спасибо, Изабель!
– Правда. Ты самая храбрая из нас, и мы любим тебя, – подхватывает Оливия, и остальные кивают в знак согласия.
Меня переполняют эмоции. И не только.
– На этой милой ноте, – говорю я, – скажу, что мне нужно в туалет. Сколько раз я уже ходила?
– По меньшей мере дважды, но я не считала, – отвечает Оливия.
– Я думаю, что раза три. Но я тоже не считала, – говорит Пэтти.
– Анна-Мария, а ты как думаешь, сколько? – интересуюсь я.
– Едва ли я заметила, чтобы ты хоть раз вышла из-за стола, – откликается Анна-Мария. – Твоя аура никуда не девалась.
Изабель глядит на меня, как бы спрашивая: «Она совершенно чокнутая?»
– Она шутит, – поясняю я.
После чего прохожу через ресторан в очередной раз, протискиваясь между столиками, и медленно спускаюсь по лестнице в уже хорошо знакомую дамскую комнату.
Я толкаю дверь, думая, что уборная окажется пуста, но вижу там знакомую крупную женщину. Она стоит перед умывальниками, глядя в зеркало и подкрашивая губы.
Она поворачивает голову на звук открывшейся двери – и роняет помаду. Ее рот приоткрывается, образовав красную букву «о».
– Элизабет, – произношу я, так же шокированная этой встречей. – Как ты?
– Дженнифер? – Она оглядывает меня с ног до головы. – Это и правда ты?
Я сама себя оглядываю.
– Думаю, да.
– И ты беременна? – Элизабет тянет последнее слово с нескрываемым раздражением. На мне облегающее цветочное платье. В семнадцать недель мой живот вполне уже заметен.
– Да, – подтверждаю я. – Либо это, либо я просто объелась.
– О Боже, – стонет Элизабет. – Наверное, я должна была ожидать от тебя такой ответ.
Она тут же отворачивается, берет губную помаду, проверяет ее кончик и заканчивает красить губы. Я же в это время стою там, как идиотка, наблюдая за ней и чувствуя неудобство во всех смыслах. Мне очень хочется в туалет, но я словно приросла к месту.
– Как Энди? – интересуюсь я. – Он здесь?
– Он на футболе.
Она чмокает губами, убирает помаду и сует сумку из змеиной кожи под мышку, явно собираясь выйти. И при этом намеренно нависает надо мной.
– Не хотелось бы показаться грубой, но разве ты не планировала умереть?
Я замираю.
– Я думаю, ты верно заметила, что это грубо.
– О, правда?
– Правда. Ты ведь и сама это знаешь, да? Ну а я лично думаю, что ты действительно весьма груба.
Ее губы жестко сжимаются под красным слоем помады. Малефисента без обаяния.
– Я имела в виду, разве ты не могла бы дать нам знать, что все еще жива? И с ребенком, – добавляет Элизабет.
Я смеюсь от неуклюжести ее выпада.
– Ну, если бы вы хоть чуть-чуть интересовались этим вопросом, то вам ничего не стоило бы позвонить мне, верно?
Она пытается давить на каждую из моих кнопок.
– Ну, у нас возникли некоторые сложности. Это было трудное время. Но сейчас у нас все в порядке.
– Как и у меня, – замечаю я, – все в полнейшем порядке. Мой диагноз оказался ошибкой.
– Ха! Не смеши. Никто не делает таких ошибок. – Элизабет закатывает глаза: – О, теперь я поняла. Ты никогда и не умирала, верно? Ты была беременна.
– Я не собираюсь оправдываться перед тобой, Элизабет. Ты можешь думать, что хочешь.
– Ну, мы с Энди сейчас счастливее, чем были когда-либо прежде. Так что лучше к нему не приближайся.
– А с какой стати мне к нему приближаться?
– Ну, ты же написала ему, верно? Умоляла вернуться назад. Умоляла позаботиться о тебе в час нужды.
– Это он тебе сказал? – спрашиваю я. Она поднимает брови. – А ты сама не читала письмо?
Глаза Элизабет расширяются.
– О Боже! – вскрикивает она. – Это ведь не он отец ребенка?
Положительно, она несносна.
Мне хочется влепить ей пощечину, чтобы вернуть в реальность.
– Элизабет, – медленно говорю я, – это не он отец, и я очень рада, что не он. Я развелась с Энди сто лет назад. Он весь твой. Сейчас у меня нет к нему абсолютно никакого интереса. А если ты мечтала о плохом сексе с хроническим бабником, то ты выбрала правильного мужчину. Я же пошла дальше, и последнее, что мне нужно, – это выслушивать твою жалкую, параноидальную чушь.