По велению Чингисхана - читать онлайн книгу. Автор: Николай Лугинов cтр.№ 151

Торговля стала процветать. Купцы платили разумную дань и водили караваны в полной уверенности, что не потеряют и малой толики своего имущества, если, конечно, не прогневят Господа, и тот не нашлет на них силы небесные.

Монгольские тойоны-юрджи были не только заложниками порядка. В пору, когда добыча от охоты становилась скудной, они покупали немало скота, причём расплачивались сразу же: так у них было заведено.

Прослышав, что постаревший, подуставший от бесконечных разъездов и начавший прибаливать Игидэй надумал отойти от дел, хан пригласил его к себе.

Игидэю доводилось бывать в ставках великих ханов и во дворцах императоров. И везде его поражали благолепие и роскошь царских покоев, среди которых мал казался он себе и ничтожен со всем его накопленным за жизнь добром. Песчинка в пустыне. И также всякий раз Игидэя изумлял непритязательностью сурт владыки Степи, повелителя народов Чингисхана. И, как ни странно, скромность утвари и строгость убранств Далай хана заставляла трепетать больше, нежели любое богатство.

На этот раз хан пригласил друга к себе в небольшой походный полотняный сурт.

Поинтересовавшись по обычаю житьем-бытьем, хан изучающе оглядел круглое одутловатое лицо друга детства, его расплывшееся, дряблое тело. Как человек, осведомленный о его намерении отойти от дел по причине болезни, спросил прямо:

– Что, Игидэй, решил осесть? Не рановато ли опускать руки?

– А что делать? Мочи нет! Дальние дороги уже не по силам стали, ослаб, одряхлел, понял, что пришла пора…

– А чем займешься?

– Если выделите землицы, вернулся бы на родину, на берега родимой Селенги, где прошло детство, держал бы кое-какой скот по силам, не замахиваясь на большое дело. Пожил бы свободно, сколько еще отпустит Бог…

– Как хорошо! – вырвалось у хана.

Игидэю показалось, что в облике этого великого человека на какое-то мгновение проглянул образ того впечатлительного мальчика, которого когда-то знал он: далекие, тоскующие огоньки пастушьих костров вспыхнули в его глазах.

– Бывает, что и мне кажется, будто и я рано или поздно вернусь к такой вольной жизни… Видимо, это зов крови.

– Странно из ваших уст слышать о вольной жизни. Вы Далай хан, и нет в мире человека, который был бы более волен, нежели вы.

– Властелин никогда не принадлежит себе, иначе он перестаёт быть властелином.

– Так, может, вместе всё бросим: я свой караван и торговлю, а вы – всю созданную великую империю, и отправимся в пастухи?! – со смехом воскликнул Игидэй.

– Как было бы хорошо! – неожиданно по-молодецки потянулся, раскинув руки, Великий хан. – Выйти ранним утром в степь, наполненную гомоном ранних птиц и тварей всяких, напоенную прозрачным свежайшим воздухом… Хотя бы несколько дней пожить так, никуда не спеша, ни о чем не задумываясь… свободно…

– И это говорит повелитель вселенной, единственного движения руки которого достаточно, чтобы одни народы были стерты с лица земли, а другие возвели новый Ил! Никогда бы не поверил, если бы не слышал своими ушами!.

– А ты сможешь подыскать того, кто займет мое место? – то ли в шутку, то ли всерьез спросил хан.

Игидэй почувствовал, как захолодало в коленках.

– Что вы?! Это совсем другое дело… От того, что один купец решил отойти от дел, сойти с дороги, поступь жизни нисколько не замедлит ход, ни на миг не остановится. Его нишу тут же освоят и займут другие. А если Далай хан сойдет с большого, проторенного им пути, Степь вновь захлебнётся в крови.

– Да будет тебе прибедняться, – улыбнулся хан. – Может, купец на твое место и найдется, но таких осведомителей, как ты, умеющих не только выявить слабые или сильные стороны противника, но и вовлечь его в путаницу по нашему плану, надо поискать! Тут я многое теряю.

Чингисхан замолчал. Задумался, словно и забыл о присутствии Игидэя.

Купцу и самому показалось, будто его нет, и никогда не было. А кто он такой, в самом деле: заурядный человек, который всю жизнь пекся об одном себе, заботился лишь о собственном благе.

Еще подростком оторвался он от родной земли, прибился к чужому племени найманов, вырос, возмужал в постоянной борьбе за существование. И хорошее, и худое в торговом деле в основном зависит от тебя самого. Купцу нужно уметь видеть людей насквозь, подмечать изменения в их умонастроениях, предвидеть желания, и всё это во имя того, чтобы быстрее других понять, где и на что возникнет спрос, кому и чего в ближайшем будущем будет не хватать. А потом суметь расторопнее иных, и первым завезти все это населению, алчущему приобрести твой товар. Только тогда купец в выигрыше, когда он очень много думает о других, но ради своей выгоды, своего барыша!

Игидэй застыдился, что в такое тяжелое время обременяет Великого хана своими ничтожными хлопотами, да еще и цену себе набивает, зачесал затылок, опустив глаза. И уж, было, хотел пойти на попятную, отказаться от просьб, от всех сладких мыслей о спокойной оседлой старости. Чингисхан вздрогнул, словно стряхивая с себя некий груз, даже виновато как-то, от души, сказал:

– Ну, ладно, хорошо. Разве могу я отказать, когда просит старый друг.

Господи! Как затомилось сердце Игидэя! Как захотелось до неистовства, будто в юности, забыть обо всём личном, и только служить, со рвением служить Великому хану!

– Выделю тебе земли в родной твоей Селенгинской стороне, как ты и просишь, – хан говорил, будто это он сам собирался на Селенгу. – Перекочуете туда со стариком Соргон-Сура. Старик, как и ты, пришел ко мне, и тоже выпросил наделы в тех краях.

Игидэй вышел из сурта хана, не чуя ног от радости. Только потом до него дошло, что хан так и не сказал, зачем вызывал. Ему стало неловко. Наверняка, хан хотел поручить ему что-то, попросить о чем-то, но так и не смог сказать, промолчал, потому что Игидэй с самого начала повернул разговор в другое русло.

А о чем же мог хан попросить его, что хотел поручить?

Черт дернул его перебить хана.

Вот с такими неспокойными мыслями Игидэй тронулся в сторону Селенги – выбирать себе земельный надел.

Поселился по соседству со стариком Соргон-Сура. Оказалось, старик хорошо знал отца Игидэя – Оргой-тойона, воевавшего с джирдженами во времена Джэсэгэй-батыра. А когда стали разбираться, и вовсе вышли родичами, чему Соргон-Сура несказанно обрадовался.

А Игидэй, рано, ещё в детстве покинувший родину, просто души не чаял в старике: тот был первым на его жизненном пути человеком, близко знавшим, хорошо помнившим отца!

– Тогда мы все, я, Джэсэгэй и твой отец были подростками примерно одного возраста, – начал свой рассказ Соргон-Сура, поглаживая лысую голову. – Или им на роду так было написано, или Высокие Божества так хотели, но они еще тогда все бредили битвами, рвались в бой. А я же, наоборот, очень боялся этого. Тянулся к простой, черной работе. Не знаю, чья жизнь была краше или правильнее, но теперь и косточки их, наверное, уже сгнили, а я вот дожил до восьмидесяти. Хоть и одряхлел, а все же вон, ковыляю, копчу небо, хотя не знаю, зачем.