— Вы действительно не пытались бежать?
— Не пыталась.
— И я так же подумал. Отсюда убежать некуда. Вы ведь тоже
это понимали, не так ли?
— Да.
— Тогда чего ради вы все это затеяли?
Он некоторое время изучал ее лицо, затем встал и подошел к
ней. Кэтрин взглянула на него, но в глазах у нее не было страха.
— Куда вы шли?
— Я подумала, что, пока вас нет, я, может быть, сумею как-то
найти брата. Мне хотелось всего лишь увидеть его, переговорить с ним, узнать,
как он.
— Почему же вы не попросили об этом меня?
Его голос прозвучал мягче, чем она ожидала.
— А разве я могу вам доверять? — спросила она
тихо.
— Да. Моя репутация — моя гордость. Я ни разу в
жизни не нарушил данного слова. Честь иногда остается единственной и самой
дорогой вещью, которая у тебя есть.
— А как насчет женской чести?
— О, она тоже драгоценна. Кэтрин, — обратился он, и они сами
не заметили, как неофициально прозвучало это обращение, — существуют случаи, от
которых никуда не деться, когда от тебя уже ничего не зависит и ты ничем не
управляешь. Пора уже принять это. Сегодня можете больше не возвращаться к себе;
будете находиться здесь, пока я не найду охранника, менее чувствительного к вашим
чарам.
И он шагнул к ней, стягивая с себя камзол.
8
Стащив камзол и отшвырнув его в сторону кресла, Донован сел,
чтобы стянуть сапоги. Кэтрин настороженно следила за ним. Если он полагал, что
затащить ее в постель дело пустячное, то она продемонстрирует, как он
ошибается. Конечно, он мог ее изнасиловать, но ее уступчивостью ему
похвастаться не придется.
Донован со вздохом откинулся в кресле; он был очень и очень
утомлен. Кэтрин стиснула руки за спиной, чтобы не было видно, как они дрожат.
— Если вы намерены надругаться надо мной, то имейте в виду:
я найду способ расквитаться с вами.
— Что ж, придется остерегаться вас каждое мгновение.
Следовательно, мне придется постоянно держать вас как можно ближе к себе, —
ухмыльнулся Донован.
— Вы же победитель, — с сарказмом заметила Кэтрин, —
и с позволения вашего короля вольны делать все, что считаете нужным.
— Ах, Кэтрин, — тихо засмеялся Донован и поднялся,
чтобы снять рубашку. Теперь он уже видел неподдельный страх в ее глазах. —
Все гораздо проще, чем вы думаете.
Сняв рубашку, он отшвырнул ее. Всякий раз, когда он
оказывался рядом, он вносил смятение и путаницу в душу девушки.
— Куда проще взять силой то, что само не желает идти вам в
руки, — с отчаянием сказала она.
— Вы уверены, что не желает?
Она чуть не задохнулась от гнева, но ее слишком занимали
другие вещи. Его близость производила действие... совершенно нежелательное
действие. Потянувшись, Донован легко коснулся ее волос, ощутив их
шелковистость.
— Не надо, — сказала она и отбросила его руку.
Он тихо засмеялся и обхватил ее, привлекая к себе.
— Послушайте, Кэтрин. Таков закон жизни, что сильнейший,
«победитель», как вы его назвали — властвует над всем. И только сильный
способен распоряжаться этой властью справедливо и разумно. Яков не желает заговоров
и мятежей, а потому прибегает к единственному разумному выходу —
собирает вокруг себя сильнейших.
— Так вы полагаете подавить мятежи, принудив меня к
сожительству? — спросила она.
— Если бы дело касалось сожительства с вами, то вы давно
были бы моей. Боюсь, однако, что речь идет о вещи более постоянной и прочной. —
Она не отрывала от него глаз, и Донован помолчал несколько секунд, чтобы до нее
дошел смысл сказанного.
— Брак! — задохнулась она.
— Именно так, брак!
— Нет, никогда! Без любви? Нет и нет! Это то же самое, что
взять меня без брака. Я вас не желаю!
— Никому не интересно, что вы там не желаете. Подписан указ
короля. А что до любви, — он засмеялся снова, привлекая ближе ее непослушное
тело, — жалок был бы тот, кто влюбился бы в вас, Кэтрин. Вы бы разбили ему
сердце и погубили душу. Нет, я возьму вас такой, какая вы есть, и любви здесь
нечего будет делать. Надеюсь, и без этого брак будет, по меньшей мере, волнующе
прекрасным.
— Я никогда не стану вашей женой.
— Не спешите делать заявления, особенно в тех вопросах, где
слово вам не принадлежит. Через несколько недель мы будем обвенчаны, а я не из
тех мужчин, которые заставляют жену скучать в одиночестве в пустой постели. У
нас будут дети, и тем самым сойдет на нет сама мысль собрать бунтовщиков под
знаменами Мак-Леодов.
— И теперь я в ваших руках?..
Глаза ее были наполнены яростью.
— Я бы сказал — в моих объятиях.
— Что ж, тогда не ослабляйте хватку и бдите даже во сне, —
сказала она сквозь зубы, — а, вернее всего, приготовьтесь к бессонным
ночам. Если вы меня к этому принудите, я либо убью себя, либо... либо буду на
каждом шагу изменять вам, и все дети, которых я вам рожу, будут безродными,
нагуленными от отцов, о которых вы до конца жизни ничего не узнаете.
Злоба сверкнула в серых глазах Донована.
— Нет, — прошептал он сипло, — вы дадите клятву
перед лицом Господа, стоя рядом со мной пред алтарем. С этой минуты вы будете
по закону моей, и заверяю вас, что не найдется мужчины, который рискнул бы
наставить мне рога. Это уж поверьте. — Он уверенно улыбнулся. —
Разумеется, я не стану стеречь вас, как заключенную, но если застану с
вами другого мужчину, то ему это будет стоить жизни. И я без колебаний накажу
вас в случае измены. Чтобы вы знали, что мое незапятнанное имя и моя честь для
меня превыше всего.
Ему хотелось добавить, что слишком хорошо ее знает,
чтобы поверить в ее способность отдаться другому мужчине после свадьбы. Донован
слишком доверял ее представлениям о чести.
— Пустите меня.
— Может быть... попозже, — сказал он негромко и прижал к
себе так крепко, что она слышала каждый удар его сердца и ощущала жар его тела.
— А теперь посмотрим, что же меня ждет в браке.
— Нет... нет, пустите меня. Я вам не какая-нибудь шлюха!
— Горячитесь, горячитесь, — сказал Донован, — ведь вам предстоит
согревать мою постель. Ну, а сейчас...
С силой он прижал ее к своему телу, все крепче и крепче
смыкая кольцо своих безжалостных рук. Она уже не могла дышать, не могла думать,
затем его губы прижались к ее, и страстный, опаляющий поцелуй пронзил Кэтрин,
вытеснив из ее сознания все мысли и чувства.
Все внутренние барьеры были сломлены, его прикосновения,
вкус его губ, его запах — все волновало и будоражило Кэтрин;
казалось, никого, кроме них двоих, не осталось во всей Вселенной.