Единая теория всего. Том 3. Антропный принцип - читать онлайн книгу. Автор: Константин Образцов cтр.№ 36

Напротив меня поперек кабинета возвышался громоздкий, как саркофаг, письменный стол, покрытый потертым зеленым коленкором. Карболитовая настольная лампа ярко освещала простую картонную папку, на обложке которой крупно и без затей было выведено “АДАМОВ”, тяжелый черный телефон с массивной трубкой, лежащей на высоких рычагах, безобразно перепачканную чернильницу, из которой торчало стальное перо, покрытое пятнами пресс-папье, несколько остро отточенных красных карандашей, пачку “Казбека”, переполненную пепельницу и внушительного вида кулак, сжимающий стакан в подстаканнике с отчеканенным глухарем. Кулак медленно приподнялся, и навстречу ему из полумрака за пределами светового круга выдвинулась похожая на суровую маску вытянутая физиономия: черные густые брови на мощных насупленных дугах, под которыми недобро поблескивали прищуренные глаза, волевой подбородок с ямочкой и упрямо сжатые губы. За лицом выступили очертания могучей широкоплечей фигуры, облаченной в синий открытый китель, на отложном воротничке которого краснели краповые петлицы с тремя золотыми звездами.

Человек за столом неспешно поднес стакан ко рту и с протяжным сипящим хлюпаньем принялся втягивать в себя чай, не отводя от меня сверлящего взгляда темных суженных глаз. Это длилось так долго, что, кажется, за это время можно было бы подобным манером осушить небольшой пруд. Наконец он оторвался от стакана, шумно выдохнул, опустил руку, помолчал, а потом заговорил чуть хриплым, внушительным басом:

– И как же так получилось, Виктор Геннадьевич, что Вы, сотрудник органов, партиец, стали помогать врагам трудового народа?

Слева что-то звякнуло и дробно загрохотало. Я не без труда повернул голову. У левой стены примостился столик с пожелтевшим графином и пишущей машинкой, за которой сидела строгого вида молодая женщина: белая блузка с застегнутым под горло воротником плотно стискивала высокую грудь, черные, как беззвездная ночь, кошачьего разреза глаза казались огромными за стеклами больших круглых очков в тонкой железной оправе, темные волосы аккуратно собраны на затылке в тяжелый пучок, гладкая смуглая кожа отливала оливковым на высоких скулах. Ловкие пальцы колотили по стальным кнопкам, как по клавишам фортепиано. Она допечатала строчку, со звоном сдвинула каретку влево и замерла, глядя перед собой.

Тишина сгустилась и стала почти осязаемо плотной. Человек за столом вытащил из пачки на столе папиросу и принялся разминать ее, все так же пристально глядя на меня. Я уставился в ответ и молчал. Время текло медленно, как густой сироп, и я был мухой, которая безнадежно в него влипла.

– Может, хватит в молчанку играть?!!

С портьер испуганно взлетели облака пыли. Он с силой засадил папиросу в столешницу, будто забивая гвоздь, все разом подпрыгнуло и зазвенело, перо выскочило из чернильницы, упало со стуком и скрылось во тьме под столом. Пишущая машинка коротко отозвалась лязгающим железным каскадом, зазвенела и снова затихла.

– Переигрываете, – сказал я.

Человек в синем кителе поднимался из-за стола, но сейчас замер, опираясь кулаками на картонную папку с моей фамилией. Я покосился влево: молодая женщина все так же сидела за пишущей машинкой, но мне показалось, что в ее черных глазах звездочками вспыхнуло веселое любопытство.

– В каком это смысле, переигрываем? – свирепым басом осведомился мужчина.

– В самом прямом, – ответил я. – Ни актерство, ни костюмы, ни декорации никуда не годятся. Халтура. Форма НКВД тридцатых годов, плакат этот нелепый, а таких телефонов и чернильниц с пером я уже лет двадцать не видел. Лексика тоже ни к черту: “враги трудового народа”, “в молчанку играть” – ну надо же! Ты бы еще “тамбовского волка” вспомнил.

Он сел. Я усмехнулся и покачал головой.

– Это додуматься до такого: комиссар госбезопасности третьего ранга с внешностью Гойко Митича! ^[10]

Смеяться было больно, но я себя заставил. Веселые искорки в глазах женщины разгорались ярче.

– И секретарь-машинистка под стать. Как с обложки журнала “Искусство кино”. Похожа на актрису эту…итальянскую…не вспомнить сейчас. Иф Штеллай, если не ошибаюсь?

Я повернулся человеку за столом.

– А ты Боб?

Он зло засопел. Женщина откинулась на спинку стула и расхохоталась. У нее были красиво очерченные губы и зубы ослепительной белизны, сверкавшие в полумраке как праздничный фарфор. Не переставая смеяться, она распустила тяжелые темные кудри, сняла очки, расстегнула две верхние пуговицы на блузке и с насмешливой церемонностью прижала ладонь к распахнувшемуся декольте.

– Керувим Иф Штеллай Шеда Мадиах, – назвалась она, чуть отдышавшись. – Можно просто Стелла. А этой мой незаменимый, хоть и несколько недалекий помощник, Ишим Боб Шед Махрив.

Тот угрюмо кивнул.

– Ну вот, видишь, я же говорила тебе, что он сразу догадается! А ты что? Паттерны, генетическая память, стандартизированный шаблон восприятия, подсознательный страх! Это Боб тебя напугать хотел, – пояснила она мне. – Глупость придумал какую-то, да и я тоже хороша, что согласилась. Надо было делать, как сначала хотели: больничная палата, гипс, бинты, рядом папа с мамой – смотришь, и поверил бы.

Она вздохнула, подалась вперед, подперев лицо ладонью, и поинтересовалась у своего напарника:

– Ну? И какой теперь план?

Боб пожал плечами, молча поднялся, вышел из-за стола и подошел ко мне. Несмотря на сложение тяжелоатлета, двигался он с легкой, изящной непринужденностью – и так же непринужденно, без замаха, врезал мне с правой. Удар вышел такой силы, что две ножки стула оторвались от пола. Голова чуть не лопнула от ослепляющей и оглушающей боли, скула стремительно налилась давящей тяжестью.

– Ты бы хоть спросил его про что-то, прежде чем бить, – заметила Стелла.

– Это аванс, – пояснил Боб. – А вот и получка.

Боковой левый вышел сильнее, и опрокинул меня на пол вместе со стулом. Падение показалось мне долгим и каким-то замысловатым: я словно летел сквозь нагромождения ломаной мебели, вокруг все трещало, толкалось и колотило по больному, а потом я ударился головой о пол и замер в неожиданном, почти блаженном покое. Чугунная боль осталась где-то на периферии сознания, и оттуда же неслись голоса:

– Не перестарайся! Ему и так досталось в аварии.

– Да что ему досталось! Не авария и была, подумаешь, в канаву съехали. Толстяк за рулем вообще одними синяками отделался. А этот просто головой разок приложился.

– Вот именно, что головой. Она у них уязвимое место, а ты колотишь туда, как зря. Давай-ка, подними его, только поаккуратней.

Я снова оказался сидящим на стуле.

– Витя? – позвал меня женский голос. – Витя, ты тут?

Я сам не знал сейчас, где я.