Призраки русского замка - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Большаков cтр.№ 44

Составлялся акт – все чин по чину. А вертолет никуда не падал и стоял в ангаре целехонький. Затем оформлялась «поставка»: его просто выкатывали из ангара. Но все это уже оформлялось как «российские поставки». У республики денег на вертолет не было, и она платила то медью, то первосортным кабелем, то продовольствием, – всем, что было в ходу. Продовольствие шло по бешеным ценам в магазины «военторга», и там военных грабили снова – деньги, полученные от агентов Рубакина, у них отнимали просто за счет завышения цен и по разбойничьему «кредиту». Миллионы долларов приносил и «бартер» в виде цветных металлов, горючего, пиломатериалов, станков, оптики. «РУСАМКО» расплачивалась с заводом-производителем или с головным министерством в России за этот «бартер» рублями, а все ценное продавало на Запад за доллары, получая до тысячи процентов чистой прибыли, но уже в полновесной валюте. На эти деньги Янычар закупал за границей свои особняки и гостиницы, яхты и замки, а через «РУСАМКО» – оружие, которое шло боевикам «Аль-Каиды» в Чечне, Дагестане, в Средней Азии, Сирии и Афганистане, и «Хезболле» в Ливане и Палестинской автономии. Знал ли Рубакин, что действительным «конечным пользователем» российского оружия была «Аль-Каида», или нет, – в досье шефа ДСТ не было точных сведений. Но объективно он работал с Янычаром в паре и потому уже был опасен. Готье понял и почему шеф не выпустил его из своего кабинета с этим досье – в числе подельников Янычара во Франции оказались слишком крупные фигуры, в том числе прямой родственник президента. «Все, что накопаете, мне, – сказал шеф ему на прощанье. – И никакой огласки».

Петр Виссарионович Серебряков всегда говорил, что он человек вне политики. В коммунистические времена за это утверждение и любовь к тем русским философам-западникам, которых во всех советских учебниках звали «реакционерами» и «пособниками», он стал «мертво невыездным». Получив после Института международных отношений распределение в Консульское управление МИД СССР, он так бы и ушел оттуда на пенсию, не повидав ни одного советского консульства за рубежом, если бы не перестройка. Тут Серебряков стал знаменитостью. Он оказался единственным беспартийным консулом во всем Консульском управлении. С ним вдруг стали все здороваться и спрашивать у него совета. Его даже иногда показывали иностранным дипломатам как представителя оппозиции. Он упорно от этого открещивался и говорил, что он вне политики. Но на это ему отвечали, что теперь идет демократизация и он уже может не скрывать своих взглядов. Его даже повысили в должности, но на работу за границу по-прежнему не отправляли. И только когда Советский Союз окончательно развалился и МИД СССР стал МИДом Российской Федерации, его вызвали в кадры и спросили, какой он учил язык в ИМО. Он сказал: «Французский».

«Вот и хорошо, – услышал он в ответ. – А нам как раз и нужен консул в Париже».

Так Петр Виссарионович неожиданно для себя приехал во Францию, где, к великому своему удивлению, обнаружил, что знает ее по книгам и журналам лучше, чем множество посольских работников, проживших там едва ли не большую часть своей жизни. Проработав в Париже первые полгода, Серебряков понял, что у его коллег просто никогда не было времени заняться Францией. Те, кого Серебряков застал уже при их отъезде, использовали консульство в основном как свою крышу, а чем они занимались на самом деле, в посольстве знали только несколько человек «посвященных». Новый посол России всех «нечистых» дипломатов изгнал, предложив им «не торопясь, но поскорее» вернуться к месту прежней службы. Оставшихся оказалось так мало, что они со своей работой едва справлялись. Как и прежде, едва ли не главным их занятием была даже не консульская служба, включавшая, конечно, и выдачу въездных и выездных виз французам, а обслуживание приезжающих из Москвы делегаций, сопровождение начальников, их жен и прочих близких и дальних родственников, друзей и знакомых и, наконец, знакомых их знакомых. К этому в постсоветский период прибавилось «окучивание» влиятельных и богатых людей, перед которыми расшибались в лепешку даже министры. А там пошли встречи и проводы депутатов правящих партий и реже – лидеров оппозиции, правительственных чиновников, которых при Ельцине стало даже больше, чем в СССР, в три раза, военных, ученых, артистов и просто приезжающих, которых кто-то и через кого-то попросил встретить.

В пятницу вечером Серебрякова вызывали к послу, и там он получил указание встретить вместе с военным атташе господина Рубакина и его жену, прибывающих в пятницу в аэропорт Шарль-де-Голль-2 рейсом «Аэрофлота» в 14:30. Их надо было провести через консульский коридор и доставить в гостиницу «Рафаэль», где им уже заказали номер класса «сьют». Серебряков знал, что Рубакин был человеком, приближенным к кремлевским верхам. Больше знать о нем российскому консулу было не положено. Хотя он и слышал, что биография Рубакина вполне тянула на детективный роман.

На табло аэропорта замелькали номера рейсов и названия городов. Самолет из Москвы прибыл, и Серебряков пошел к паспортному контролю встречать супругов Рубакиных, как это положено по протоколу встречи членов правительства. Военного атташе туда не пускали, и он остался ждать начальство у выхода.

Генерал Рубакин двигался на консула, как танк, – приземистый, широкоплечий, с животом завзятого чревоугодника и маленькими злыми глазками недопившего алкоголика. Его супруга катилась за ним колобочком, как приданный танку пехотинец, то и дело исчезая из виду за его мощным корпусом. Генерал был в штатском – в длинном, до полу, синем кашемировом пальто, а мадам – в роскошной шиншилловой шубе, на оплату которой ушел, наверное, целый вертолет.

Во время своего долгого невыезда в Консульском управлении Петру Виссарионовичу частенько приходилось встречать и провожать высоких гостей в аэропорту Шереметьево. Еще тогда он подметил, как похожи друг на друга внешне те люди, которые добрались до самых вершин власти. По их лицам можно было без труда прочитать, что к этим вершинам они шли по живым людям, совсем не обязательно отправляя их в тюрьму или на тот свет, но обязательно предавая самых близких, верных и честных и пожирая таких же, как они сами. Французы говорят, что человек после сорока лет отвечает за свое лицо. И они несли на своих лицах подробное обвинительное заключение себе самим. Там отражалось все, как на портрете Дориана Грея, и, наверное, именно поэтому никто и никогда в советской печати не публиковал их портреты без ретуши. Это было бы воспринято просто как антисоветчина. В их лицах жила какая-то сосредоточенная бульдожья озверелость, вечная готовность вцепиться в глотку ближнему своему, огрызнуться и поставить любого, кто их ниже, на место. А глаза их смотрели не на окружающих, а в одним им ведомую даль, где скрывались еще не достигнутые ими пики карьеры. Они были инопланетянами среди своих соотечественников, потому что жили в том мире, который абсолютному большинству нормальных людей был так же чужд и враждебен, как мир рептилий, пресмыкающихся и крыс. И вот сейчас, встречая Рубакина, Петр Виссарионович вдруг поймал себя на мысли, что он его где-то видел. И только порывшись в своей отлично организованной памяти, понял, что видел он Рубакина не физически, а встречал не раз его тип, тот самый, с вершин власти. Серебряков быстро провел Рубакиных через паспортный контроль к выходу, где их встретил Сеточкин. Генерал счел, что «Рено-25» годился разве что для главы военной миссии, но его высокому рангу не соответствует, и сказал, что поедет в отель в консульском «Мерседесе», а полковнику приказал следовать за ним.