Большое Сердце - читать онлайн книгу. Автор: Жан-Кристоф Руфен cтр.№ 33

Он же чуть выждал, прежде чем заговорить о ней. То, что он поведал мне, было серьезно, но куда важнее было то, что она скрыла это от меня. По сведениям, которые раздобыл Марк, Кристина вовсе не была девушкой из хорошей семьи, она была внебрачной дочерью герцога. Воспитанная матерью, которая служила камеристкой у герцогини Бургундской, она понахваталась светских манер, хоть и не принадлежала к высшему обществу. После смерти матери она, вместо того чтобы пойти в услужение, предпочла пустить в ход свои чары. Она связалась с одним шулером и прижила от него девочку. Дитя ныне воспитывалось у кормилицы в Понтуазе. Молодость, красота и образование позволяли Кристине завлекать в ловушку ценную дичь. Сначала покровитель посылал ее к богачам, а уж те знали, как с ней позабавиться за определенную плату. Потом она решила, что куда выгоднее затеять игру в невинность и изображать страсть, разоряя мужчин. Два года назад из-за нее повесился судейский чиновник, оставивший ей крупную сумму. Поскольку в городе царил беспорядок, ей всегда удавалось выходить сухой из воды и вскоре появляться под новым именем. На самом деле ее звали Антуанетта.

Это разоблачение я воспринял как удар кинжалом в спину. Трудно сказать, что именно было самым болезненным для меня. Понимание, что меня предали? Метаморфоза предмета моей страсти? Горечь оттого, что то, что я считал редким счастьем, оказалось банальным обманом? Или, может, это было прежде всего разочарование в самом себе, ведь все похвалы и восторги любимой оказались ложью?

Первой моей реакцией было недоверие к словам Марка. Он ждал этого.

– Не унижайтесь, проверяя то, что я вам сказал, – посоветовал он. – Все так и есть. А ежели хотите вывести ее на чистую воду, так это проще простого.

Чтобы снять с сердца тяжесть, я по совету Марка организовал для Кристины-Антуанетты решающую проверку: я сообщил ей, что должен уехать на четыре дня. Она стала задавать вопросы о доме, и я оставил ей все ключи, в том числе и от сундуков. Конечно, с моей стороны было коварством подвергать ее искушению, но я хотел получить исчерпывающий ответ. Чтобы окончательно развязать ей руки, я объявил, что Марк поедет со мной. Я и впрямь добрался до самого Версаля, но мой слуга остался дома, чтобы устроить мышеловку. На вторую ночь после моего отъезда заявился покровитель Антуанетты с повозкой, а с ним трое вооруженных людей. Марк заранее расставил охрану вокруг дома и, уверенный в правильности своих действий, предупредил ночной дозор. Те выждали, пока сообщники откроют сундуки и достанут первые ящички с деньгами, а уж затем ворвались в дом. Всех грабителей схватили и отправили в тюрьму. Но Марк, скрепя сердце, по моей просьбе устроил так, чтобы Кристина смогла ускользнуть, не подвергаясь допросу. Потом он выставил своим помощникам вина, чтобы те выпили за мое здоровье.

Антуанетту я больше не видал.

Вот так и закончилась моя связь с Кристиной – трагическим фарсом. Но это повлияло на меня сильнее, чем я мог предположить. Долгое время я инстинктивно остерегался женщин. Прежде я думал, что ненавижу тех, кто пытался сблизиться со мной ради корысти; кончилось тем, что я начал предпочитать именно их. Отныне ничто не вызывало у меня бóльших подозрений, чем бескорыстная любовь.

Необходимо было признать очевидное: мое благополучие, особенно во времена всеобщей нужды, превращало меня в объект зависти и интриг. Всякий, кто попытался бы убедить меня в обратном, надолго утратил бы мое доверие и вызвал бы едва ли не ненависть. Разумеется, это было несправедливо по отношению к тем женщинам, которые встретились мне впоследствии и которые, возможно, испытывали ко мне искренние чувства. Однако боль, которую я причинял, отвергая их, всегда казалась мне не такой сильной, как та, что мне пришлось бы вынести, позволь я одурачить себя очередной Кристине.

Я извлек из этого еще один урок, заставивший меня остановиться и пересмотреть свои планы на будущее. Пока я жил мечтой, я был далек от обыденности. Мои стремления были высоки, и для достижения своих целей я изыскивал средства, привлекая все более высоких покровителей. Но с тех пор как я предпринял попытку воплотить свои мечты в реальность, мне пришлось окунуться в грязь повседневности, в мутную трясину ревности и зависти. Часть тяжких забот, притом немалую, брали на себя Жан и Гильом, но и на мою долю оставалось достаточно. Мне безумно хотелось все бросить, вернуться к той скромной жизни, которую я, в общем-то, заслуживал, к жене и детям.

По правде сказать, больше всего я желал уехать из столицы, от тех обязанностей, которые удерживали меня здесь. Однако поступить так означало нарушить слово, данное королю, и не надеяться ни на что, кроме его гнева. Поэтому я ждал. Кристина дала мне лишь очередной повод ненавидеть Париж. В ней, как и в столице, смешивались утонченность и грубость, удовольствие и опасность, красота и предательство, роскошь и грязь. Стремясь избавиться от этого, я не вылезал из мастерской, с головой окунувшись в работу. Я требовал, чтобы фуражиры короля везли все новые и новые партии драгоценных металлов, зная, что это повлечет за собой новые поборы, увеличение податей, взимаемых с населения, и новые раны на истерзанном теле Парижа.

Я невольно испытывал боль, поскольку точно так же, как не мог заставить себя сожалеть о связи с Кристиной, не мог избавиться от тревожного и странного чувства нежности к этому городу, который я все-таки стремился покинуть. Нельзя было допустить, чтобы все оставалось по-прежнему, если, конечно, я хотел сохранить рассудок. К счастью, в начале июня пришло послание от короля, в котором говорилось, что мне поручено руководить Королевским казначейством. Мне следовало незамедлительно отправиться в Тур. Хорошая новость заключалась в том, что я покидал Париж. Даже то, что мне предстояло занять какую-то малопонятную должность, которую я к тому же считал подчиненной, не имело для меня большого значения. Разве, ища королевских милостей, я уже не встал на путь повиновения? В какую-то минуту я едва не поддался искушению отвергнуть это предложение и присоединиться к своим товарищам. Но интуиция подсказывала мне, что нужно выждать. В конце концов, король знал о моем положении и моих планах.

Восемь дней спустя я покинул Париж через ворота Сен-Жак в сопровождении двух телохранителей и Марка, который ничего на свете не боялся, кроме лошадей. Было истинным наслаждением наблюдать, как он, дрожащий и мертвенно-бледный, вцепляется в переднюю луку седла, как только его лошадь переходит на рысь…

Я не спешил добраться до Тура, где находилось Казначейство. Воспользовавшись возможностью, я по пути завернул в Бурж. Масэ и дети встретили меня с нежностью. Жан сильно вырос. Он стал крайне благонравным и набожным. Уже в ту пору он решил принять сан. Очевидно, под влиянием матери, возможно неосознанным. От меня он не мог унаследовать эту бескомпромиссную, абсолютную веру, которая придавала ему такой серьезный вид. В уголках его рта навсегда затаилась благожелательная и в то же время снисходительная улыбка. Это был не экстаз святых, не мечтательно-отсутствующее выражение набожности, так хорошо мне знакомое, а скорее мимика, выражающая одновременно сострадание и презрение, присущая сановным церковникам. Он, вероятно, пытался соответствовать пути, о котором мечтала для него мать: если удастся, стать епископом, а то и кардиналом. За время моего отсутствия Масэ мало-помалу менялась. То тайное и замкнутое, что таилось в ней, подобно молодому вину, которое со временем может стать благородным напитком или же превратиться в уксус, проявлялось теперь не в доброте и простоте, а, напротив, в тщеславном желании внешнего возвышения. Должность, которую я занимал в Париже, деньги, которые отсылал ей и которые теперь лились рекой благодаря не только деятельности нашего предприятия, но и преимуществам моего положения, – все это казалось Масэ символом достоинства и успеха.