Когда у пирса, где был пришвартован линкор, остановилось три кареты, стало похоже, что оправдываются худшие опасения. В Барупараисо обычно ездили в открытых экипажах, но эти были закрыты, и даже окна задернуты шторками. А потом на мостовую высыпали носильщики в синей рабочей одежде и потащили наружу коробки и ящики.
Стоявший на палубе Судзуки схватился за голову.
– Это сколько ж у нее барахла-то?!
Подтянувшиеся матросы и офицеры сначала были в панике, в которую их не смог повергнуть и гром корейских пушек, а потом принялись роптать. Старпом вполголоса приказал им умолкнуть.
Вслед за носильщиками в поле зрения появилась молодая дама – или девица, в деловом костюме из тонкого сукна, с саквояжем в руках. Главное, чем она обращала на себя внимание, – рост. Она была выше окружающих ее мужчин. Это обстоятельство, да и черты лица, затененного шляпой, свидетельствовали, что девушка, несомненно, смешанной крови. Черты же эти можно было назвать довольно привлекательными. Но экипаж не настроен был оценивать ее красоту.
– Заносите, – сурово произнесла она. – И если что повредите, тюрьмой не отделаетесь.
– Сударыня, – коммандер Сато обратился к ней со всей возможной вежливостью, – доставлять какие-либо грузы на боевой корабль возможно только с разрешения капитана.
– Тогда где капитан? – Она обвела взглядом толпившихся на палубе моряков.
Напряжение снял Сакамото, который неизвестно как материализовался на пирсе и, раскинув руки, устремился к даме.
– Мэри, радость моя! Сто лет не виделись! Ты все хорошеешь!
– А ты все такое же трепло, Рёма-кун, – без удивления отозвалась та. – Так я и знала, что эта авантюра без тебя не обойдется.
– Вы знакомы? – спросил Сато.
– Да, встречались на научных конференциях. Так, где капитан? Где ваши инженер и механики, тысяча ёкаев им в печенку? Необходимо выгрузить оборудование и приступить к установке!
И капитан, как дэусу из машины, наконец соизволил явиться.
– Госпожа?
– Оператор Санада О'Рэйли Мэри Комацу, – отрапортовала она по всей форме. – Прибыла в ваше распоряжение. Разрешите приступать к погрузке, установке и монтажу оборудования?
– Так это все оборудование? А ваши личные вещи?
Мэри Комацу взглянула на капитана с некоторым удивлением. Затем подняла саквояж.
– Все здесь.
– В таком случае приступайте.
5. Генерал
Лето 1865 года
Сказал Бог Израилев, говорил о мне скала Израилева: владычествующий над людьми будет праведен, владычествуя в страхе Божием
[28]…
Джон Камминс слушает Мофрута Мэйсона, поздравляющего храбрейшего из воинов Галаада с новым званием, и знает, что Господь не глаголет устами генерального судьи. Они все привыкли вещать цитатами из Писания, эти советники в Нью-Бетлехеме. Камминс и сам знает Святую книгу не хуже. Он встает и ложится со стихами из псалмов на устах. И он привык слышать голос Господа в грохоте пушек и треске ружейных выстрелов, видеть Его в столпах огненных и столпах облачных на поле брани и умеет отличать истину от фальши.
Дети Хамовы, что воздают хвалу Всевышнему после тяжкого дня на плантациях, краснокожие, что взывают к Нему, чтоб тот укрепил их руки, сжимающие винтовку или томагавк, – более имеют Бога в сердце своем, чем люди, призванные служить царству Его на земле.
– Вы как будто недовольны наградой, – говорит генеральный судья. – Просите – и дано будет вам.
Голос его как мед, голос генерала Камминса, час назад – еще полковника Камминса, резок и сух.
– Я недоволен. Не награда мне нужна, а сражение. Почему вы вернули меня в столицу? Почему не дали завершить начатое?
– Брат мой, в храбрости вашей не усомнится ни один человек в Галааде. Но именно потому, что вы посвятили себя лишь воинскому служению, то не способны смотреть на вещи широко. Мы не можем погрузить Содружество в хаос войны. И обязаны привести заблудших овец на мирное пастбище, иначе в стране начнется голод.
– Кто же теперь наши овцы: Союз племен или гидеониты? Настоятельно прошу разъяснить, чем те овцы отличаются от козлищ.
– Генерал, не следует понимать так буквально. Признаю, что был недальновиден. Кто мог знать, что извечные наши враги объединятся? И это, без сомнения, чудо, что вам удалось отбить их наступление. Но нельзя злоупотреблять чудесами Господними и ждать их повторения. Нам нужно собрать свои силы – и одновременно попытаться убедить мятежников сложить оружие.
– Оружие можно заставить сложить только оружием.
– Не говорите, словно маловер…
Камминс отвечает не сразу. Он смотрит на собеседника в упор, и тот отводит глаза. Не диво: все знают, что Камминс, Каменный Джон, в юности прошел воинские испытания у индейцев и во время пыток ни разу не закрыл и не опустил глаз. Тогда они были голубыми, эти глаза. С возрастом стали блекло-серыми. В рыжих волосах и бороде генерала белые пряди теснят медные. На лице Камминса – устрашающего вида шрамы, и любой человек рядом с ним чувствует себя меньше, чем привык себя оценивать.
– Называете меня маловером, судья? Есть вещи, в которые я верю безусловно. Например, в то, что нельзя договориться со всеми сразу – с мятежниками, с ДеРюйтерштаадтом, с заморскими филистимлянами. Господь может произвести Давида от моавитянки – но даже ему не под силу сделать Моав другом Израилю в одно мгновение, если воля Моава лежит к другому. Вам не преуспеть в безнадежном деле, даже если вы руководствуетесь благими намерениями, а не стремлением сохранить свой пост.
Лицо Мэйсона багровеет. Он одних лет с Камминсом, но выглядит моложе. Его лицо и тело не дубили ветер, дождь и снег, не обжигало пламя, не полосовали вражеские клинки. Камминс суров – генеральный судья может лишь показаться суровым.
– Вы неправильно истолковали мои намерения! – возвышает он голос. – Вам ли не знать, что превосходство по части вооружения нам обеспечивают закупки у иностранцев…
– …иностранцев, которые также стали снабжать оружием мятежников. Вам бы лучше подумать о том, как наладить производство подобного вооружения самим.
– И еще раз повторю – не дело воина рассуждать о таких вещах. При нынешнем положении дел нам не догнать ни ДеРюйтерштаадт, ни Англию. У нас не хватает сил и ресурсов, особенно сейчас, когда наши враги провозгласили отмену рабства, и нам, вероятно, придется сделать то же самое…
– Вы хотите поступить как нерадивый отец, бросающий неразумных детей?
– О чем вы говорите, генерал?
– Не притворяйтесь, что не понимаете. Эти «освободители», – Камминс произнес слово с величайшим презрением, – призывают к тому, чтоб мы отринули свой долг перед теми, кто волей Господней отдан нам на попечение. Они хотят, чтоб мы выбросили ханаанитов из-под опеки, перестали обучать их грамоте и ремеслам, кормить их детей, покоить старость – и в конечном счете отдали на расправу Молоху нашего времени – потогонным фабрикам!