— Благодарствую, Заповедная, — ответила с поклоном.
И ударила клюкой о стену из воды. И понеслась та волной — гниль уничтожая, скверну вымывая, яд обращая смолой, шипы острые — цветами весенними, мох гнилостный — грибницами, лианы ядовитые — побегами деревьев молодых.
И на глазах расцветал лес, обновлялся, оживал.
И хорошее это дело, да только все, что мне теперь оставалось — бежать! Да так быстро, что ветер свистел в ушах, а капюшон давно упал за спину.
И помчались мы с волками быстро, так быстро, как только могли.
Сида и Хоен впереди, парой мчались, в паре атаковали — чаща нам больше не препятствовала, но в этом мертвом лесу, нежити оказалось поболее, чем в моем живности всяческой!
Теряла я амулет за амулетом, голос охрип от заклинаний, мне бы воды сейчас, хоть глоточек, да не было, хрипели, рычали, бросались в бой неравный волки, падая безмолвно в случае поражения. Бежала вперед я, бежала отчаянно, уж и в боку кололо да так, что хоть криком кричи, в глазах темнело, но все что мне оставалось — бежать.
Бежать, зная что каждая пядь земли уносит жизни моих волков, бежать, боясь, что могу не успеть, бежать, в какой-то миг осознав, что возле меня лишь Сида и Хоен… других волков больше не осталось. А вот врагов — хоть отбавляй.
И наступил страшный миг — миг, в который я вынуждена была остановиться.
Тяжело дыша, не падая лишь по одной причине — за клюку держалась, и с ужасом понимая, что кажется теперь, я единственный противник всех тварей Гиблого яра. Я. И судя по тому, как дрожала земля под ногами, нежить все собиралась и собиралась, мчалась ко мне изо всех сил, да со всех сторон. Гиблый яр лес огромный, двадцать дней пешего пути от центра к выходу, это поболее моего Заповедного леса будет, и вот сейчас все монстры яра желали растерзать меня. Только меня, это-то и пугало. Так пугало, что дышать стало вконец больно — если они все против меня восстали, кто же тогда против охранябушки? Никого? Неужто мертв он? Неужто не успела?
Зарычала Сида, шагнула вперед, готовая кинуться в бой, что проигран заведомо, но я остановила. Волки что могли уже сделали, теперь, Валкирин, твой ход.
— В бой не вмешиваться, — приказала волкам, — вы у меня одни остались.
Одни, это правда.
А впереди стоит лич, щитом своих тварей накрывает, в бой снаряжает. Слева ходоки рычат неестественно, с губ пена ядовитая зеленая капает, но хуже всех — твари. Много их, слишком много, и каждый в прошлом маг, а значит не с тупой нежитью дело имею, а с хитрой, коварной, ученой. Выберусь ли?
Свела ладони вместе, зажмурилась и крикнула, вливая силу ведьмовскую в заклинание свечения:
— Meridiem!
И засиял яркий белый дневной свет посреди отравленного ночного леса. Взвыла нежить, упал ослепленный лич, ходоки забились в припадке на земле, и только тварям свет не помешал ничуть. Ну да ничего, для вас иная магия пригодиться.
И упав на колено, ударила ладонями о земь и прошептала:
— Восстань!
И потянулись из черной мертвой земли яркие зеленые побеги, побежали вверх, оплетая нежить, сковывая по рукам и ногам тварей, в кокон укутывая лича, прорываясь среди врагов.
А я уже мчалась вперед, Сида и Хоен за мной по пятам.
Последний рывок, последний. На большее сил нет!
И ликующее чувство в изнывающей груди — успела!
Успела!
Мы с волками вырвались на поляну, в то самый миг, когда охранябушка, стоял в середине прорисованного кровью круга и собирался сжечь себя и весь Гиблый яр заодно.
Он стоял в центре пятиконечной звезды, что заняла весь охранительный круг, запрокинув голову, раскинув руки, и медленно, нараспев читая заклинание… Повсюду были останки его врагов, вражеской кровью он охранительный круг начертал, да такой, что и я, живая, с трудом через его грань переступила, волков чуть ли не силой загнать пришлось, преследующая нас нежить на ту же поляну примчалась. Но поздно уже — мы успели! Мы перешагнули контур охранительного круга и теперь были в недосягаемости. Абсолютной недосягаемости для нежити. И та, осознав это, разразилась взбешенным воем, да выть могли уже сколько угодно. Вот они и выли теперь.
И маг, обернувшийся на вой взъяренной неудачей нежити, потрясенно глядел на меня, и с губ его сорвалось только:
— Веся…
Не ответила. Рухнула на земь, и дышала, пытаясь отдышаться хоть как-то. Рядом натужно хрипели волки, но они хоть стояли — гордые. За пределами круга защитного, носилась и ревела от бессильной ярости нежить, да только охранябушка явно истинный архимаг, дело свое знал хорошо, от того никто и не мог прорваться через периметр, даже твари.
— Веся!
Вмиг охранябушка рядом оказался, меня подхватил, усадил, флягу из-за пояса достал, поднес к моим губам… И ох, как же рада я была воде ключевой, студеной. Да только всю не выпила, не одна же я тут была.
— Волков напои, — попросила задыхаясь.
Напоил. Так потрясен был, что и возражать не стал.
Потом ждал, пока отдышусь. И лишь после, тихо спросил:
— Ведьма, ты письмо читала?
— Нет, — я встать попыталась, не с первого раза получилось, охранябушке помогать пришлось. — А что там было?
Маг смотрел на меня со смесью гнева, ярости, недовольства и… страха. Вот только не за себя он боялся — за меня.
— В письме? — спросил хрипло.
И хотел было ответить, да передумал, лишь смотрел на меня, а в глазах столько боли.
— О, попробую догадаться, — я все еще за руку его крепкую держалась. — Видать было там, что ты в столицу уехал, к друзьям верным, что теперь-то, когда я проклятие убрала, они-де с легкостью печать с тебя снимут. Угадала, охранябушка?
Промолчал, взгляд отвел.
А вот я молчать не стала.
— Маг, — прошипела разгневанно, — вот скажи мне, будь так любезен, откуда ты взялся такой весь неправильный!
И на это отвечать не стал, лишь посмотрел в глаза мои, да во взгляде том боль плескалась такая, что и не передать. А я на него смотрела, и все понять не могла — почему он такой? Почему?
— Меня пожалел, да? — спросила с горечью. — Меня. А с чего бы, охранябушка? Откуда жалость-то?!
И на это ничего не ответил он мне.
Я вот только никак угомониться не могла.
— На волков посмотри, охранябушка! — не просила — потребовала. — Хорошо посмотри! Видишь, двое их осталось. Всего двое! А со двора моего полсотни вышло!
И заорать бы! По лицу ударить хлесткой пощечиной! До ума донести, хоть ударами, хоть словами обидными! А только смотрю на него, по щекам слезы градом, в глазах обида, и ни на крик, ни на удары, ни на слова обидные нет у меня сил.
— Я же сказала тебе, маг, я все тебе сказала! — слова вырывались с хрипом. — Опасен ты, для себя ли, для других ли, но опасен! И то, что я опасность на себя взять решила — так то мое решение, моя ответственность, моя, понимаешь?! Нет твоей вины в том, что печать на тебе, не твое это было решение, не твое желание! А вот снять ее я решила по собственной воле! И причины тебе объяснила! И правду сказала всю как есть! И… Зачем, маг, зачем?!