Лесная ведунья - читать онлайн книгу. Автор: Елена Звездная cтр.№ 14

И ответ зная, и что молоко то не только дитятко пило — то-то слишком бледным мне старший савранов сын показался…

— Подойди, наклонись, — приказала я женщине.

Та приблизилась осторожно, поклонилась, я ловко ладонь на ее лбу разместила – жар. Пока не явный.

— И ты молоко то тоже пила, — очень тихо сказала я.

Жена Саврана выпрямилась да и стала белая, как саван. Что ж, до савана их всех один шаг и отделял.

Женщина пошатнулась, опустилась на пол обессилено, и прошептала бледными губами:

— Свекровь-матушка принесла поутру. Сказала молоко в священном храме благословенное, от всех хворей и невзгод поможет…

Значит нет у Саврана больше ни матери, ни отца-кузнеца…Жаль, хорошие люди были. Очень жаль, да печалиться времени нет, нужно живых спасать.

Я клюку к себе поманила, а едва прискакала та, тихо приказала:

— Лешего позови.

Она кивнула и поскакала приказ выполнять. Не то чтоб я сама лешего позвать не могла, но далеко сюда идти, пока явится долго будет, а клюка ему сходу заповедную тропу откроет.

Дети на волшебство смотрели со смесью живого интереса и благоговения, а вот жена Саврана глядела только на меня. В глазах ее дрожали слезы, губы были белыми как у мертвеца, а спросить она боялась. Понимаю, о таком спрашивать страшно. Говорить страшно тоже, но я сказала:

— Тебя и старших спасу, а Митяя… не знаю.

Опустив голову и едва не взвыв, женщина вдруг отчаянно попросила:

— Детей, детей спаси сначала!

Укоризненно поглядев на нее, спросила:

— Совсем сдурела? Ну спасу я детей, а кто о них позаботится? Детям мать нужна.

Женщина сникла. А затем тихо, едва едва слышно, словно ветер донес издали, прошептала:

— А Савран?

— Коли вернется в Заповедный лес пущу, из Заповедного леса куда нужно выведу… я не бог, женщина, — так же тихо ответила ей.

— Уля, — поправила она.

— Я не бог, Ульяна, — приняла своеобразное знакомство, и закрыла глаза, осторожно вторгаясь в тело ребенка.

Яд был в нем. Окрасил мертвым цветом стенки крошечного желудка, пытался прорваться в кровь, но кровь горела, организм старался сжечь заразу из последних сил. А сил тут требовалось… А примерно столько же, сколько и когда границы леса расширяла. Тут оно как – лес, это жизнь, и тут вот тоже жизнь…

Дверь распахнулась слишком резко — леший так не приходит. Не он и пришел – уверенную поступь охранябушки я различила, даже головы не поворачивая.

И когда он, пройдя в дом, поставил на пол деревянное ведро с ключевой лесной водой, лишь спросила насмешливо:

— Что, рубашки не нашел? Али по ночи в путь снаряжаться страшнова-то?

— А я теперь свободный человек, ведьма, хожу там где вздумаю. Рубашки нашел, спасибо.

Даже отвечать не стала — мои силы сейчас на ребенка шли, помочь смогу или не сумею — время покажет, но прежде чем за мать его браться и сестру с братом, хотя бы боль снять, да жар снизить немного – силы ребенку еще потребуются.

Архимаг постоял рядом, постоял, да и не выдержало сердце любопытное:

— Что с ребенком? Почему леший мне ведро отдал, а сам в лес кинулся?!

Тут уж я удивилась.

Держа ладонь на животике младенца, повернула голову, удивленно на мага поглядела, тот ответил напряженным взглядом синих глаз.

А в следующее мгновение видеть охранябушку я перестала, взглянув на лес глазами Ворона.

Птица сидела на верхушке самого высокого в лесу Мудрого Дуба, показывала мне, как вдали, в той части, где маги и Славастена на лес мой заповедный посягали — горит он. Лес мой! Заповедный! То-то леший ведро магу всунул, а сам помчался деревья спасать, как-никак его вотчина.

— Ведьма, в чем дело? — раздался голос мага и меня тряхнули за плечо.

Мотнула головой, намекая, что слышу отлично, орать на ухо не надо, и позвала чащу. Заповедная не дремала от слова вообще никак, и ныне, под отвлекающий маневр своего псевдо-горения, кралась под землей, собираясь атаковать находящихся в неведении и абсолютно уверенных, что уничтожили зловредные насаждения магов.

И все бы ничего, но едва чаща нанесет удар, магию и силу для рывка она возьмет у меня!

И распахнув глаза, я, одну руку держа на ребенке, вторую протянула над ведром с ключевой водой и торопливо, быстро, вливая свою силу, сколько могла, начала читать заговор.

«Здравствуй при встрече,

Здравствуй при прощании,

Здравствуй в разлуке,

Здравием обернись возвращение».

Чаща ударила, когда я произносила последние звуки. Ударила лихо и радостно, со всем торжеством почуявшего крови хищника, вырвавшись из-под земли коснулась ног магов безобидными ростками и в стремительном росте оборачиваясь лианами, сплошь усеянными острыми шипами. И меня скрутило так, что не продохнуть ни выдохнуть, на чем сила держалась – не ведаю.

— Ведьма, что ж ты… — встревожился архимаг, едва я на пол на одно колено рухнула.

На оба не могла, если отпущу ребенка — погибнет.

Вот только и чащу звать, когда на младенце руку держу не самое верное дело — чаща у меня детей любит. В прямом смысле. Жуткой материнской любовью. Этой только волю дай — так заберет себе и вырастит, причем и молоком поить будет, и растить, и даже баловать. И не отдает. Пока дите не вырастит, вообще отдавать отказывается! Меня поначалу тоже все пыталась, да и сейчас… недалеко ушла.

Но делать нечего.

«Стой!» — взмолилась я, призывая чащу.

Зловредина остановилась, оглянулась на меня, словно бы через плечо на букашку мелкую и тут засекла дитятко! В следующее мгновение смола с огнем, успешно имитирующая горение чащи, перекинулась на магов, которым и так приходилось не сладко, в том смысле, что вообще неприятно, когда по тебе растут лианы с шипами, а заповедная мгновенно оказалась тут.

И в единый миг над кроваткой склонилась условно обнаженная девушка. Очень условная девушка, потому что сплетенная из ивовых прутьев и покрытая листочками чаща в принципе девушку напоминала разве что изгибами. И вот это чудище, восторженно приоткрыв условно губы, склонилась над младенцем.

— Так, вот давай без этого! — потребовала я. — У него вообще мать есть!

Зловредина дернула плечом, демонстрируя все, что думает об этой матери, и протянула загребущие ручонки к младенцу.

Вообще исстари лесные ведуны и ведуньи получались именно так — чаща подбирала брошенных в голодные годы младенцев, растила их, отдавая все тепло своей истинно женской материнской души, и вырастали ведуны как бы на грани миров — лесного и человеческого. Но голодные годы миновали, детей более в лес на смерть никто не выбрасывал вот уже много лет, вот чаща и тосковала, а потому оберегала вообще всех детенышей — то и дело периодически приходилось отбирать у нее оленят, медвежат, волчат, зайчат, а в последнее время даже птицы прилетали жаловаться.