Когда появились новости о том, что Фил Радд также примет участие в альбоме, казалось, что весь пазл для действительно классического альбома AC/DC собран. Но Крис Слэйд видел это иначе. Ибо, хотя нет никаких доказательств того, что Слэйд плохо ладил с группой, когда они вступили в процесс написания нового альбома, было видно, что Малькольму не по себе. Слэйд чувствовал, что работа с Рубином может вернуть их туда, где все это началось, поэтому он позвонил Филу без всякого повода и прямо спросил, хотел бы он прилететь к Малькольму в Лондон и проверить, осталась ли между ними старая связь. Когда выяснилось, что эта «химия» осталась, возникла уникальная ситуация – у AC/DC было два барабанщика. Не желая принимать решение, Малькольм проинформировал Криса о возвращении Фила и пообещал, что его судьба будет решена в ближайшее время, хотя, по словам Криса, «скоро» приравнивалось к неделям, а затем и месяцам, после чего он наконец подал в отставку, разочарованный произошедшим. Позже он рассказал французскому журналу Rock Hard: «Я был настолько разочарован, испытывал такое отвращение, что перестал подходить к своей ударной установке». «Он просто выглядел так же, как старый Фил, – говорил Малькольм Mojo. – Пару лет спустя, когда мы начали работу над альбомом, мы с Ангусом решили: “Давай позовем его, попробуем поработать вместе и посмотрим, как все пойдет, и это было как в старые-добрые времена”».
Несмотря на то что группа снова объединилась, дела AC/DC стали идти хуже почти сразу после того, как Рубин официально стал участвовать в работе – новый альбом Ballbreaker с каждым днем становился все более странным.
Малькольм незадолго до этого «влюбился» в необычную нью-йоркскую студию под названием Pye, которой руководил его друг Перри Маргулефф, иногда помогавший ему находить необычные коллекционные гитары. В Pye была атмосфера, которая сильно напоминала Малькольму о первых днях записи группы в маленькой комнате в студии Alberts на Кингс-стрит. Если идея Рубина состояла в том, чтобы вернуть их к такому типу звука, то что может быть лучше? Он забронировал студию вместе с Перри. Но когда Рубин узнал об этом, он взбесился. «Я думал: “Что за дерьмо!” Этот парень действительно меня обманул, – говорит Маргулефф. – Они забронировали мою студию, и он просто сказал им, что даже не появится». Рубин признавал только одно место для записи: его любимую хижину, Ocean Way Studios в Лос-Анджелесе. В итоге был достигнут компромисс, который не устраивал ни одну из сторон: группа решила записываться в Нью-Йорке, но на the Power Station.
Вместо того чтобы повторить дни своей славы в Австралии, музыканты внезапно почувствовали, что вернулись в Париж 1981 года. Техник Майк Фрейзер вспоминает: «Мы не могли получить звук барабана. Мы попробовали множество разных способов, чтобы комната начала “работать” вместе с нами. Мы ставили перегородки вокруг барабанов, но ничего не получалось». В какой-то момент они даже арендовали сине-желтую полосатую цирковую палатку, чтобы установить ее вокруг ударной установки: «Это было довольно забавно – хотелось бы, чтобы у нас остались фотографии с тех дней! Мы даже попытались принести тонну мешковины, которая была у сотрудников студии на всех стенах. Но несмотря ни на что, мы просто не могли достаточно “заглушить" комнату». После 10 недель бесплодной работы, когда они все еще готовили альбом, Рубин наконец добился своего, и они переехали в Лос-Анджелес. «Вот где Рик хотел записывать в первую очередь», – говорит Маргулефф.
Но в то время как работа в Ocean Way начала хоть как-то двигаться, возникли новые проблемы. Сейчас, когда Рубин одновременно работал над следующим альбомом Red Hot Chili Peppers, столкновение графиков, по его мнению, было связано с потраченными месяцами в Нью-Йорке – Фрейзер вспоминает, как продюсер не прибыл в Ocean Way до 06:00 вечера. «Довольно часто в течение дня мы сидели там, нам было скучно, и это было что-то вроде: “Почему бы нам просто не сделать эту песню, а Рик сможет посмотреть на нее со стороны?” Они хотели так поступить, но им сказали: “Нет, Рик продюсер”».
Это продолжалось до тех пор, пока они не подготовили все основные треки. Майк сидел там с Ангусом, когда тот делал соло, и с Брайаном, записывающим вокал. «Мы не переживали, что нам приходится слишком долго ждать Рика. Но когда группа играла вместе, участники хотели, чтобы их продюсер был там».
За спиной продюсера Малькольм назвал его Распутиным, а потом пожаловался: «Работа с [Рубином] была ошибкой».
Ballbreaker был выпущен в сентябре 1995 года, и звук был очень похож на предыдущие работы музыкантов, тем не менее были заметны как небольшие, так и очевидные отличия альбома от своих предшественников. Откровенно говоря, авторы песен Малькольм и Ангус в своих новых композициях «откликались» на происходящие крупные события. Так, Burnin‘ Alive – песня о сжигании комплекса Ветви Дэвидиана в Уэйко, штат Техас, а Hail Ceasar, содержавшая даже тонко завуалированную отсылку к Адольфу Гитлеру – о борьбе с религиозными фундаменталистами. Неудивительно, что ряд людей, не обремененных даром иронии, обвинили группу в пропаганде нацизма. К счастью, эта ситуация оказалась скорее мимолетной головной болью, чем продолжительным пиар-кошмаром для группы.
На самом деле, тексты большинства песен в альбоме настолько просты, что, когда кто-то впервые слышал припев, ему было трудно сдержать смех.
I’m your furor baby, открывающая Hard As A Rock, была необычной и более всего похожей на что-то внятное, но все равно это было тем, что они выпускали раньше, тем более что один этот трек не мог спасти альбом от разочарования. Несмотря на то что Ballbreaker все-таки попал в Топ-10 в британском и американском чартах, Малькольм Янг был очень расстроен и взволнован. Особенно он был обеспокоен тем, что Рубин был первым выбором Ангуса. Также он был разочарован, что Рубин работал в Лос-Анджелесе не так, как от него ожидали, и, конечно, решил, что ответственность за эти разочарования, как всегда, ложится на менеджера. Стюарт Янг был уволен в феврале 1996 года, в конце первого тура по США, когда группа собиралась вылетать на аншлаговые концерты в Мексике.
Янгу тогда позвонил Элвин. «Мне сказали, что мое присутствие не требуется, что со мной больше не хотят работать. Поэтому наши дороги разошлись. Да, у нас с группой произошло несколько неприятных ситуаций, возможно, мы неправильно друг друга поняли и случилось какое-то недоразумение. Но суть была в следующем: если кто-то не хочет работать со мной, я не хочу работать с ним. Я не видел смысла обсуждать это. Конечно, я не был рад новости, мне всегда нравилось работать с ними, и Элвин – мой друг, так что это было шоком. Но вы не можете заставить кого-то работать с вами, если этот кто-то не хочет. Конечно, я думал о том, чтобы поговорить с ними, но что бы я сказал? Если честно, понятия не имею», – говорил Янг.
Как и любой другой бывший менеджер AC/DC, Стюарт Янг больше не общался ни с кем из группы. Он больше никогда не видел, как они играют, потому что не хотел «ставить их в неловкое положение». Он поговорил с Ангусом только однажды, и то случайно. Его жена Эллен позвонила, чтобы пожелать Стюарту и его семье счастливого Рождества, но Стюарт пропустил звонок, и когда он перезвонил, по ошибке ответил Ангус. «Мы говорили в течение нескольких минут, и разговор был позитивным, очень дружелюбным, как в старые времена. Я также несколько раз сталкивался с женой Мала, потому что мы жили рядом, и эти встречи тоже всегда проходили очень по-доброму. Но нет, никакого реального контакта не было…»