Они выехали через три дня с большим монгольским отрядом во главе с Ирчембе. Ремезов с супругой, верные дружинники, да Демьянко Умник, освобожденный тиун Михайло просто сбежал, видать, не захотел никуда переезжать. Как и многие. Да Павел и не принуждал никого, и в вотчину не ездил – опасно: вдруг да проговорится кто? Взял лишь прибежавшего Провора, да тех, кто был при нем: Окулку-ката, Митоху – «перекати-поле», верного оруженосца Неждана, Микифора, недавно потерявшего молодую жену и ребенка – все болезни, мор. Обычная вирусная инфекция и… Не спасли.
Бросить вотчину, весь уже налаженный быт, конечно же, было тяжело всем, однако другого пути не имелось. Впрочем, покровительство молодого ордынского вельможи тоже чего-то да стоило! Получит феод из новых земель – так это называлось. Просто сменить сюзерена, смоленского князя на ордынского тысячника – обычное дело в те времена. Еще не известно, у кого власти и влияния больше! Интересно, Ирчембе-оглан, по европейской системе – барон или граф, герцог? Да, пожалуй что, последнее – Западный улус, это уж никак не меньше герцогства или графства. Значит он, Павел Ремезов, получается – барон, так и выходит.
Жалко было расставаться со многими – с тем же Даргомыслом, с Нежилой и прочими, кои не просто являлись людьми от заболотского боярина зависимыми, но – друзьями, а расставаться с друзьями всегда тяжело.
Павел все же послал в Заболотье Неждана, с ним явился Провор и еще дюжина парней-дружинников, обученных оружному бою и не захотевших покидать своего господина. От другого-то чего ждать? Неизвестно, вот то-то, а у боярина Павла всегда можно было рассчитывать на поддержку.
Стегнув коня, Павел нагнал сани с Полинкою и Демьянкой – юного тиуна уже успели подвергнуть пытке, приходилось отлеживаться в дороге. Демьянке по прозвищу Умник уже исполнилось шестнадцать лет, правда, выглядел он моложе. Худенький, с копной светлых волос и большими карими глазами, юноша чем-то напоминал монаха пустынника, скромного и всегда немного грустного – в последнее-то время особенно веселиться поводов не было: девушку, которая парню нравилось, по осени выдали замуж… Такие на дворе времена – молодых никто не спрашивал, как родители решили – так тому и быть, никто не противился – как? Сбежать? А где да кому нужны-то? Хорошо хоть сейчас – Ирчембе понадобились, а вообще-то беглецов не зря изгоями звали. Никто и звать никак! Некому заступиться, защитить, помочь, всяк норовит обидеть… не-ет, никак не проживешь в одиночку, до прав личности еще ой как далеко!
– Интересно, где нас князь искать будет? – завидев мужа, Полинка повернула голову.
– А черт его знает, – Павел прищурился от искрящегося на солнце снега. – Да и надо ль ему искать? Какая ему разница – мертвые мы или беглые? Всем же ясно – раз в бега подались, значит – виноваты и веры нам никакой нет.
– То так, – согласно кивнула боярышня. – Вотчину бросили – жалко. Хоть и понимаю, что надобно уезжать, что здесь нам жизни не будет, а все же жалко – сколько прожито-то.
– И мне жалко, – тихо признался Ремезов. – Только что уж теперь горевать? От смертушки упаслись – о том Господа благодарить надо.
Боярин быстро перекрестился, а следом за ним и юная его супружница, и ехавший с нею в одних санях Демьянко-тиун.
– Ну, что, Демьян, легче?
– Твоими милостями, господин. Спина-то болит, но не так уже.
Ремезов покивал, посмотрел из-под приложенной ко лбу руки в снежно-лесную даль, залитую золотым солнцем. Странно Демьянку пытали – о боярине немного выспрашивали, все больше – о вотчине, о землице – где да как какое поле родит, где озимые да пастбища, сколько скота да птицы? Явно определенного рода интерес вырисовывался – кто-то хозяином захотел стать на чужой землице. Телятникову вот не удалось, тогда… братья? А больше интриговать вроде как бы и некому, хотя… кто знает?
– Какое облако красивое! – приподнялся в санях Демьянко. – Вон, плывет. Круглое, большое, как шар. А помнишь, господине. Мы его в вотчине еще хотели сладить? Сшить из коровьих шкур да надуть дымом…
– Я вот вам сладила бы! – обернувшись, Полинка погрозила тиуну пальцем. – Полететь-то вы б полетели бы – дым-то горячий вверх вздымается, к небу – да ведь навернулись бы потом, костей не собрали бы.
Павел захохотал:
– А ведь не собрали бы, точно. Да и для шара, милые мои, коровьи-то шкуры тяжеловаты… Из шелка бы сшить – иное дело.
– Из шелка? – ахнули Демьян с Полиной. – Это ж сколько ж он стоить-то будет? Поди, как стадо коров?
– Больше!
– Да уж, – покачал головою Ремезов. – Дорогой шарик вышел бы, да полезный. Помните, я рассказывал, как из римской темницы сбежал?
– Так то на крыльях, – юноша прикрыл глаза от слепящего весеннего солнца. – Все ж не пойму, господине – ты ж говорил, крылья твердые сладил. И ими совсем не махал?
– Не махал, – Павел улыбнулся, вспомнив, как с год назад – нет, даже меньше – лихо сбежал из замка Святого Ангела с помощью импровизированного дельтаплана. Здорово тогда все вышло – и с дельтапланом, и с восходящими потоками воздуха…
– Да ведь и птицы же иногда парят, крылами не машут, – снова вмешалась в беседу боярышня. – Но ведь летят же.
– Умная ты у меня, – умилился боярин.
Полинка хмыкнула:
– Да уж, чай, не дура! Сегодня в шатер к нам Ирчембе зайдет, половецкому языку обещал научить – хоть что-то знать будем.
– Так там, куда мы едем, половцев вроде нет, – удивился Демьянко.
– Ага, нет, – боярышня повела плечиком, закутанным в теплую шаль, накинутую поверх длинного – в талию – тулупчика. – Что же тогда угры тамошнюю дорогу куманским шляхом прозвали. Ирчембе говорил, угры половцев куманами прозывают…
– А сами себя половцы – кипчаками кличут, – все же вставил юный тиун. – И в татарах по-ихнему все говорят… ну, многие.
– Много ты про татар знаешь.
– Ну, от торговых гостей же слышал кое-что.
Чуть помолчав, Ремезов посмотрел в небо и принялся тихо напевать:
– Полина, Полина, Полина… Малина, малина, малина…
Поддразнивал так супругу, знал – той нравится. Пел-пел, да вдруг задумался невзначай. Полина – имечко-то вроде бы редкое, римское, для тринадцатого века Руси никак не характерное.
– Слышь, милая, все тебя спросить хочу – отчего у тебя имя такое?
Полинка улыбнулась:
– Ага, редкое! Матушка так прозвала – у нее купец знакомый был из стран латынских. Он и присоветовал – а что, красиво, мне нравится.
– Ты и сама у меня красивая, – весело расхохотался Павел. – Вся из себя, не только имя.
Боярин прикрыл глаза и ненадолго задумался. Путь впереди предстоял неблизкий. Сначала по льду Днепра до Киева, три с половиной года назад разоренного монгольскими ратями, а сейчас, конечно, отстроившегося, хоть и не в такую силу, как прежде. Да и как сказать – прежде? До монголов-то кто только его не завоевывал да не жег, начиная с Юрия Долгорукого!