Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Посняков cтр.№ 193

Девица Олисея, кстати, давно уже поднялась на ноги и помогала бабке Морене по хозяйству – задавала корм домашней птице.

– Так ты что хотел сказать-то?

Нерешительно топтавшийся отток помял в руках шапку и, покусав губу, выпалил:

– Про чужих… ну, что к князю не пускают. Не всех чужих, и не всегда. Завтра как раз пустят.

– Так-так-так! – обрадованно потер руки Ремезов. – Давай-ка поподробнее.

– Как, господин?

– Ну – что там да как?

– А так, – Горе неожиданно улыбнулся. – Праздник завтра – Обретение главы Иоанна Предтечи. Невелик праздник, да и пост, а князь почему-то празднует, вот, людей послал созывать, скоморохов.

– И где у вас скоморохи обычно тусуются? Ну, в смысле – бродят?

– Да как всегда – у Чуриловки да на пристанях, на рынке.

Княжеские хоромы, что на горе, на детинце, как раз напротив высоченной Воскресенской церкви, уже с утра гудели предвкушением празднества. На кухне что-то жарили-парили-варили, пахло свежевыпеченным хлебом, сдобою и всякой прочей снедью. А какой запах пошел от сбежавшего на очаге ягодного киселя! Не кисель – амброзия.

Сновали, бегали туда-сюда, слуги, суетились – хотя и пост, да у предстоятеля Воскресенского храма отца Иова старый князь Всеволод Мстиславич разрешение испросил лично. Понятно, что пост Великий, однако ж разрешил предстоятель, ибо было что праздновать не только властям, но всем смолянам, каждому. И дорогие гости приехали, недавно явилися – скуластые, узкоглазые, а вот тысяцкий их Ирчембе-оглан – уж куда пригож, сенные девки на него заглядывались, а Ирчембе ровен со всеми был, приветлив. Все зубы в улыбке скалил, всем улыбался – и старому князю, и молодшему – Михайле Ростиславичу, и всем воеводам… только вот про друга своего, заболотского боярин Павла, не спрашивал… может, забыл?

А стол собрали длии-и-нный, усадили всех гостей, кому по чину, конечно, и про своих вельмож не забыли. Кстати, многие с бывшим сотником ордынским поначалу брезговали сидеть, не понимали, дурни, что уж не сотник теперь славный степной витязь Ирчембе-оглан, и даже не – по новой свей должности – тысячник, а – бери куда выше – самого хана посол! По важному – важнейшему – делу приехал, с грамотой ханской, в коей все привилегии, Смоленску-граду монголами данные, подтверждались вполне, и, самая главная – дань Орде не платили смоляне. Суздаль, Владимир, Чернигов, Новгород даже – платили, а Смоленск – нет! То – награда, зря что ли Михайло Ростиславич рать свою в великий поход западный с монголами вместе водил?

То подтверждал нынче хан. Потому и праздник – а как не праздновать-то? Есть ведь – что.

Усаживались строго по рангу, по чину, по правую рук от старого князя – молодший, а сразу по левую, неожиданно, вовсе не старшой воевода Емельян Ипатыч, а его главный соперник и завистник, хитроковарный Еремей Богатов – ох, в какую милость вошел! Улыбаются ему князья, и он сидит с улыбкою скромной, как и положено, не возносясь, да лишь иногда на Емельяна Ипатыча косит насмешливо глазом, мол – вот тебе! Вот так-то!

Ирчембе-оглан, посланец ханский, нынче почетный гость – для него и вина фряжского не пожалели, и квасу, и бражицы, и медку. Только не пил степняк ни медовуху, ни бражицу – вино чуток пригубил, закусил жареным утиным крылышком – себя блюл. Ничего! У пира-то еще начало только, а, как монголы пьянствуют, русским-то людям рассказывать не надо – навидались, наслышались. Еще не вечер! Еще упьются все, и посланец – тоже. Как же, такого человека – и не напоить? Это уж совсем ни в какие ворота, хоть по ордынским, хоть по русским меркам выходит.

– Славному хану, царю Батыю, слава!

– Слава дражайшему гостюшке Ирчембе-оглану!

– Князю-батюшке Всеволоду Мстиславичу слава!

Сидели, пили, так, не слишком еще, но пора уже было, пора уже было расслабиться, так, чтоб дым пошел коромыслом. Кто-то – то ли слева, то ли справа от князя, а то и по центру, выкрикнул вдруг:

– А песни не пора ли послушать?

Старый князь ухмыльнулся, да, утерев уста, хлопнул в ладоши:

– А ну-ка скоморохов позвать! Пущай песни поют да пляшут.

Скоморохов долго звать не надобно, только кликни – они и тут. С сопелями, свистелями, рогами да гуслями. Кушаками красными подпоясаны, иные, для смеху пущего – в личинах-масках.

Гости подпевали, подпевали, да в пляс пустились!

Весело играли гудошники, как тогда называли музыкантов. Гудели сверкающими бронзовыми струнами похожие на ковши гудки, свистели ивовые флейты – сопели, заливались, выводя мелодию, флейты парные – свирели, им помогали сольные рожки, басовые – низкие частоты – рожки тягуче выпевали ритм, рожки-визгунки – частоты высокие – верещали так, что резало уши! А еще были барабаны, бубны, трещотки…

Веселье шло по нарастающей, никто уже толком никого не слушал – кто пил, кто плясал, а кто и спал уже, увалившись под лавку, оттуда их и вытаскивали слуги да деловито вели в гостевые горницы – пущай гостюшки отоспятся, в себя придут, кваску-то выпьют, и опять – за праздничный стол.

Внимательно поглядывая сквозь прорези скоморошьей маски-личины, Ремезов осторожно, бочком, протиснулся вдоль стены к дверям – молодой человек точно знал, куда идти, вчера лично рисовал углем на столе схему – со слов Лютика и Светлогора. Павел взял с собой лишь двоих – орясину Окулку-ката и многоопытного наемника Митоху, а больше и не надо было, тут ведь главное – незаметно в хоромы проникнуть, да столь же незаметно уйти. Проникли и впрямь незаметно, вернее – очень даже заметно, с песнями, бубнами, в скоморошьих масках – дескать, от своих чуть отстали. Окулко на гуслях играл звончатых, Ремезов с Митохой – увлеченно колотили в бубны. Стражники их и не расспрашивали, махнули: давай, мол, проходи, скоморохи!

Гостевые горницы тянулись в хоромах анфиладою, по крытым переходам – галереям, сеням да лесенкам – из сруба в сруб, тут важно было не ошибиться, разыскать тот затвор, где томилась «боярышня Павлина». Затвор, он и есть затвор, не простая горница – с замком, с запором. А ключи-то от «запора», вестимо, у ключника – только вот где его тут сыщешь-то? Впрочем, Окулко-кат уверял, что и без ключей с любым замком сладит…

– Эвон, туда, кажется…

Оглянувшись, Павел потянул за рукав Митоху, и оба, а следом за ними – и Окулко – свернули в полутемный притвор, от которого вела неприметная галерейка, судя по рисованной вчера схеме – та самая. Как пояснил Лютик: «там еще дрова складывают».

Ну да! Ремезов посмотрел в сторону – ну, вот они, дрова, лежат у стены аккуратной поленницей. Значит – та галерейка-то, именно та, что и нужна бы.

– Пошли, парни!

Никто на них внимания и не обратил – хозяева да гости тусовались в горнице, а домоправителям да челяди-слугам было не до того – все сновали с яствами да хмельным. Ах ты ж… Один все ж заглянул в притвор, поганец!