Леонард Коэн. Жизнь - читать онлайн книгу. Автор: Сильвия Симмонс cтр.№ 8

«Они были ничем не связаны. Они могли испробовать все возможности. Они за доли секунды проносились мимо деревьев, которые росли сто лет. Они мчались через города, где люди проводили всю свою жизнь… А в родном городе их семьи росли, как виноград… Они бежали от большинства, от настоящей бар-мицвы, настоящей инициации, от реального и беспощадного обрезания — от несвободы и тоскливой рутины, которую им уготовило общество, этот нацелившийся на добычу коршун». Так Леонард описывал свои ночные поездки с Мортом в художественной форме. «Пустынное шоссе. Лишь они двое пустились в бега, и это знание делало их дружбу ещё крепче».

3

Двадцать тысяч куплетов

Улицы вокруг университета Макгилла носили имена выдающихся британцев — Пиля, Стэнли, Мактэвиша¹¹³¹, - а корпуса его были построены из крепкого шотландского камня крепкими суровыми шотландцами. Дух Оксбриджа витал в его великолепной библиотеке и Корпусе искусств, на куполе которого реял флаг университета: его приспускали, если кто-то в университете умирал. Просторный прямоугольник его территории был обсажен тонкими высокими деревьями, не сгибавшимися под весом даже самого обильного снега. Пройдя через железные ворота, человек оказывался среди зданий викторианской эпохи — в некоторых из них были устроены общежития для студентов. Если бы кто-то сказал, что в Макгилле находится центр управления всей Британской империей, ему было бы вполне простительно поверить. В сентябре 1951 года, когда Леонард (в свой семнадцатый день рождения) начал учиться в Макгилле, этот университет был городом в городе — лучшим городом девятнадцатого века во всей Северной Америке.

За три месяца до того Леонард закончил школу Уэстмаунт-Хай. В альманахе Vox Ducum, который он помогал издать, есть две его фотографии. Одна из них — групповой снимок; шестнадцатилетний Леонард в центре первого ряда, широко улыбается, внизу — непривычно фамильярная подпись: «Лен Коэн, президент ученического совета». Вторая, более формальная фотография (костюм, взгляд в никуда), помещена рядом с его личной анкетой. По традиции школьных альманахов анкета начинается с воодушевляющего афоризма: «Мы не можем победить страх, но мы можем поддаться ему таким образом, чтобы стать больше его». Из дальнейшего мы узнаём, что Леонарду ненавистнее всего («автомат с газировкой»), какое у него хобби («фотография») и любимое развлечение («пение хором на переменах»), а также его цель в жизни — стать «Всемирно Известным Оратором». Свой образ («прототип») Леонард определил так: «маленький человек, который всегда рядом». В заключение следует внушительное резюме его деятельности в школе: президент ученического совета, член редколлегии альманаха Vox Ducum, член Клуба Меноры¹¹⁴¹, Клуба искусств, Клуба текущих событий и Юношеской ассоциации иврита, а также чирлидер [1]. Анкета рисует портрет шестнадцатилетнего юноши, щедро наделённого как уверенностью в себе, так и необходимой канадцу склонностью к самоиронии. Но в целом — амбициозный молодой человек. Такому прямая дорога в Макгилл, главный англоязычный университет Квебека.

Вначале Леонард взял общий курс искусств, затем изучал математику, бизнес, политологию и юриспруденцию. На самом деле, по своим собственным словам, он читал, выпивал, играл музыку и старался пропускать как можно больше лекций. Судя по среднему баллу при окончании университета (56,4 %), в этом случае он не старался, как ему бывало свойственно, преуменьшить свои заслуги. Успехи Леонарда в его любимом предмете, английской литературе, были весьма скромны, и с французской литературой дела обстояли не лучше: как вспоминает его приятель Арнольд Стайнберг (ныне — канцлер Макгилла), этот курс они выбрали, «потому что мы слышали, что по нему легко сдать экзамен. Я провалился, а Леонард практически не знал французского языка.

Мы никогда не относились к нему серьёзно». В программу этого курса не входили ни Бодлер, ни Рембо. Целый год студенты штудировали пьесу о русском аристократе и его жене, которые эмигрировали в Париж после революции и устроились работать прислугой во французской семье. Пьеса, которую написал Жак Деваль, называлась русским словом «Товарищ» — так мать Леонарда когда-то хотела назвать скотчтерьера Тинки¹¹⁵¹.

Подобное равнодушие к языку, на котором говорила половина города, было распространено далеко не только в кругу друзей Леонарда. Англоговорящие жители Монреаля (особенно в привилегированном Уэстмаунте, внутри которого одним из самых привилегированных мест был университет Макгилла) почти не соприкасались с франкоканадцами, если не считать горничных — деревенских девушек, устремившихся в Монреаль во время Великой депрессии 30-х. Отношение общества к двуязычию (не имевшее, впрочем, религиозной подоплёки) не слишком отличалось от мнения Ма Фергюсон, первой женщины-губернатора Техаса: «Раз английский язык достаточно хорош для Иисуса, то он достаточно хорош для всех»¹¹⁶¹. В то время французский язык был для монреальцев-англофонов таким же иностранным языком, каким он является для любого английского школьника, и преподавали его англоговорящие учителя, потому что франкоговорящие педагоги не могли работать в английских школах (и наоборот).

«Французы были невидимыми, — рассказывает Морт Розенгартен. — В то время в Монреале было два департамента школьного образования, католический (французский) и протестантский (английский), и евреи, у которых одно время был собственный департамент, решили сотрудничать с протестантами. Дети не просто ходили в разные школы — у них были разные расписания, так что они даже не оказывались на улице в одно и то же время, и ты никогда с ними не встречался. Это было очень странно».

Морт и Стайнберг уже провели в Макгилле год, изучая, соответственно, искусство и бизнес, когда Леонард появился в университете. Как и в школе, в Макгилле главные успехи Леонард делал в общественной деятельности. Словно готовясь к роли дедушки Лайона, он вступал в различные комитеты и общества и возглавлял некоторые из них.

Как и все студенты Макгилла, Леонард был автоматически записан в дискуссионный клуб. В дебатах он блистал. Он имел врождённый талант и вкус к точности в языке. Имея поэтический слух, Леонард с лёгкостью писал тексты, которые могли выражать его собственные мысли, а могли и не выражать их, но звучали убедительно или хотя бы складно и могли захватить аудиторию. Застенчивый характер совершенно не мешал Леонарду выходить на сцену и говорить перед людьми. Ораторское искусство — единственный предмет в университете, за который он получил высшую оценку. На первом курсе он выиграл для своей команды медаль Бови, на втором курсе стал секретарём клуба дебатов, на третьем — его вице-президентом, а на четвёртом — президентом.

Леонард и Морт вступили в еврейское братство Дзета Бета Тау¹¹⁷¹, и Леонард очень скоро и в нём стал президентом. Подтверждающий его избрание сертификат датирован 31 января 1952 года — то есть всего через четыре месяца после начала учёбы [2]. Как и у других братств, у Дзета Бета Тау был свой хоровой канон, набор весёлых маршеобразных песен, какие лучше всего петь и слушать под хмельком, — и Леонард знал все слова. Студенческое братство, президентские посты — казалось бы, юноша с симпатиями к социализму и тягой к поэзии мог бы и не делать всех этих уступок истеблишменту, но, как отмечает Арнольд Стайнберг, Леонард «не противник истеблишмента и никогда им не был, хотя он никогда не делал всего того, что предписывает истеблишмент. Но это не делает его врагом истеблишмента. Из всех моих знакомых Леонард был больше всего склонен к формальности. Он не был сух с людьми: он очень обаятельно держался, совершенно очаровательно. Но в манерах, в одежде, в речи он был очень традиционным».