Безбожно счастлив. Почему без религии нам жилось бы лучше - читать онлайн книгу. Автор: Филипп Мёллер cтр.№ 15

«Вот Генри Форд сказал, что если вы дадите ему какого угодно ребенка, то, имея необходимое время и необходимые средства, он сделает из него специалиста в какой угодно области. Простите за выражение, но на этой глупости до нынешнего дня покоится наша школьная система! Одинаковые учебники для всех, потому что все люди с самого своего рождения, мол, одинаковы! Одинаковые экзамены, одинаковые критерии оценки, одинаковые расписания занятий – что это в свете сегодняшнего научного знания, если не полный абсурд? Я хочу показать вам кое-что…»

Он вставляет слайд в проектор. На нем мы видим рисунок учителя старой школы, его учительский стол стоит перед деревом, возле которого находятся птица, обезьяна, слон, пингвин, собака, а рядом с собакой – стакан с золотой рыбкой. На облачке с текстом учителя значится: «Из соображений корректного поведения задача для всех одна и та же: залезть на дерево».

Многие студенты смеются.

«Кто сейчас смеется, тот, видимо, не слишком много учился, – говорит профессор Петерсен с усмешкой, – ибо это – излюбленный прием всех преподавателей, которые хотят проиллюстрировать бессмысленность так называемых равных возможностей. Эту идею, конечно, важно подвергнуть сомнению, но гораздо важнее усомниться в том образе человека, который лежит в ее основе! Предположение, будто все люди принципиально одинаковы, не выдерживает никакой критики!»

Он снова встает за кафедру, перебирает бумаги, извлекает слайд из проектора и делает глоток воды – и тем самым дает нам возможность на минуту задуматься над его словами. Или взять на заметку то, что может потом пригодиться.

Сначала я впечатлен его пафосом, но последняя его фраза кажется мне несколько неудачной. Да и Беньямин качает головой.

«Ну, супер! Если все мы, люди, не одинаковы, – говорит он, – то и обращаться с нами можно по-разному – дискриминация, here we come!»

«При этом, разумеется, нам следует помнить одно, – профессор строго и опять подняв указательный палец, смотрит в зал: – Мы, люди, не все одинаковы, но все равноценны! – раздается из динамиков. – Это, возможно, самая важная формула, с помощью которой можно осознать, что мы, люди, имеем от природы разные сильные и слабые стороны, симпатии и антипатии. Как они развиваются – это, в конечном счете, вопрос социализации, и тут нам требуется справедливая система социального устройства! Но, к сожалению, даже наши школы не способны компенсировать социальные различия, совсем наоборот – они даже усиливают те неравные условия, которые каждый ребенок приносит с собой из дома. Но это и неудивительно! – говорит он опять громко. – Ложный образ человека приводит к неправильной политике! Разорвать цепи социальной несправедливости – это прежде всего задача социальной и образовательной политики! И перестроить наши школы мы сможем, только если перестроим свое мышление. – Он возвращается к кафедре. – Мы воздадим людям по справедливости лишь тогда, когда признаем, что они разные».

Он снова отпивает глоток воды и дает нам минуту для конспектирования. И у меня при этом возникает вопрос: действительно ли наша школьная система столь несправедлива? Все ли школьницы и школьники в Германии имеют возможность успешно окончить школу и избрать профессию, которая соответствовала бы их силам и представлениям – пускай даже теоретически?

Однако мне придется заняться этим в другой раз, так как профессор Петерсен переходит ко второй ошибке мышления.

«Идея “благородного дикаря”, как это называет Стивен Пинкер, опирается на гипотезу, непосредственно происходящую из первой ошибки, но вводящей в игру еще одно измерение, а именно: человек с неисписанным листом сознания принципиально хорош, и только мир превращает его в дурное существо. – Он делает гримасу. – Согласно христианским представлениям, мы приходим в мир как грешники, и что именно это означает для человеческой психики – нам хорошо известно; впрочем, это не является нашей темой. Идея благородного дикаря проблематична по двум причинам: она не соответствует реальности и исходит из существования добра, которое противостоит злу. При всем уважении, с такими конструктами, как добро против зла, мы можем, вероятно, понять “Звездные войны”, или Гарри Поттера, или даже Библию, однако они не имеют ничего общего с реальностью!»

Если бы я засмеялся, то для остальных это выглядело бы весьма комично. А профессор Петерсен расхаживает по своей сцене.

«Конечно, бывают действия, которые этически предосудительны, и, значит, их нужно запрещать, ибо они ограничивают либо нарушают права других живых существ, однако абсолютные категории добра и зла относятся к кинофильмам или святым писаниям и не имеют ничего общего с порядочной наукой или философией!»

«А ты случаем не религиозен?» – тихо спрашивает Беньямин.

«Я? Религиозен? – Я наклоняю к нему голову и шепчу: – Сразу после причастия я бросил религиозные занятия и уже многие годы верю главным образом в три “М”, – я смотрю на него с ухмылкой: – в молодых дам, в музыку и в марихуану!»

«Ух ты, да мы братья по разуму! – Беньямин скрестил руки и молча шевелит губами. – Но теперь у тебя прибавилось еще одно “М”: мысли о человеческом бытии, – он выставляет подбородок в сторону продолжающего говорить профессора, – слушай как следует – пригодится для темы доклада!»

«Та идея, что нас, людей, портит – так скажем – окружающая нас среда, по сути не только ложна, но и несправедлива по отношению к нашему обществу. В новостях то и дело сообщают о насилиях и убийствах, но на то они и новости, а не повседневная правда жизни! И там, где мы, люди, преодолеваем биполярное мышление, отделяющее добро от зла, истинное от ложного и белое от черного, и вместо этого договариваемся о правилах игры, определяющих нормальные взаимоотношения в обществе, у нас в значительной степени имеется возможность жить мирной и самостоятельной жизнью! – Он вздыхает и глядит на часы. – Но давайте перейдем к третьей и, пожалуй, наибольшей ошибке мышления, которая уже очень давно управляет нашей самооценкой: к разуму в машине».

Наш проф выглядит так, словно должен решить – с какого примера начать, и так он стоит довольно долго, опершись на кафедру и уставившись в пустоту.

«Когда я думаю о том, – вдруг говорит он тихо, – насколько влиятельным было – да и остается – это представление… – профессор приглушенно смеется, потом снова окидывает взглядом публику, – …и в то же время насколько возмутительна заключающаяся в нем ложь… – он медленно качает головой, – …тогда я порой не соображу, то ли мне плакать, то ли смеяться. Знаете, это – мое последнее учебное занятие в качестве преподавателя социологии, и после всего, что я прочел и написал, что узнал и чему научил, я пришел к выводу, что моя последняя лекция должна быть добросовестной…»