Безбожно счастлив. Почему без религии нам жилось бы лучше - читать онлайн книгу. Автор: Филипп Мёллер cтр.№ 10

«Чертово дерьмо эта стена! – всегда говорит мой папа, когда мы отправляемся в отпуск. – Просто чертово! Ее не должно быть!» Хотя прямо это не говорится, даже мама называет ее чертовым дерьмом, а ведь она в других случаях так не ругается – значит, стена эта действительно чертово дерьмо!

«Боже! Ведь тебя совсем недавно крестили! – говорит моя миниатюрная бабушка и умиленно складывает ладони на груди. – И вот ты так скоро стал таким же большим, как я, и примешь свое первое святое причастие. Йессас, куда летит время!»

«Вон оно, наверху, бабушка! – говорит Лиза и указывает на церковную башню. – Гляди-ка, ровно двенадцать часов…»

«Тебе пора идти, дорогой Филипп! – говорит дедушка и протягивает мне длинную белую свечу. Затем он подмигивает мне и продолжает тише: – А когда месса закончится, у нас для тебя есть кое-что в багажнике…»

Классно: подарки! Я радостно бегу со своей семьей к заднему входу в храм, с нами нет только моего папы: он уже сидит за органом наверху на хорах. Здесь, в приходском саду, почти никого – большинство проходит в главный вход, но мой папа как-то сказал, что органисту можно ходить на территории храма повсюду, значит – его семье тоже. Мы спешим через зеленую лужайку мимо большого дерева, которое освещено солнцем и отбрасывает длинную тень на церковные витражи. Весна, сад – в цвету, и мои бабушка и мама очень рады этому. Мы уже у входа, мама еще раз стряхивает песок с моих штанов и протирает носовым платком мои черные туфли, похожие на органные туфли моего отца. Затем мы входим внутрь.

Я всегда думал, что папина церковь – просто огромная, но в Италии на каникулах мы как-то раз зашли в церковь, которая принадлежала шефу шефа папиного шефа, служившему непосредственно Богу, – так вот у него и впрямь была огромная церковь! Но эта церковь тоже очень красивая, потому что сквозь красочные стекла на скамьи падает свет, а скамьи так приятно пахнут старым деревом. Как и исповедальня, в которой я должен был исповедаться за последнее время, хотя вовсе не сделал ничего плохого.

Мама окунает кончики пальцев в каменную чашу за входом и осеняет себя крестным знамением, и сегодня, кажется, тот день, когда мне надо бы подражать ей. Сначала лоб, потом солнечное сплетение, потом налево, потом направо, а уже потом сердце – все это я знаю, но все равно мне почему-то смешно. Может, дело в тугой бабочке, которая при каждом движении жмет и давит мне на шею.

Путь от заднего входа к центральной части храма недолгий, но в храме столько народу, что я должен немного протискиваться, чтобы занять свое место с другими детьми в начале среднего прохода. Вокруг слышны многие голоса, прежде всего – взрослых, но все говорят тихо.

Мама нежно целует меня в лоб, затем крестит его большим пальцем и говорит то же самое, что и каждый вечер, когда мы ложимся спать: «Да охранит и защитит тебя добрый Бог!» – потом садится возле деда.

Я быстро смахиваю со лба след поцелуя и гляжу на других детей, которые сегодня будут причащаться вместе со мной – все они тоже выглядят довольно шикарно. Мальчики – в костюмах, как и я, а девочки – в белых-белых платьях, и каждый из нас держит в руке свечу. Вот приходит Николь с зажигалкой и зажигает все 27 свечек, то и дело опаляя себе пальцы. Остальных детей я не очень хорошо знаю, потому что из моего класса здесь только некоторые: противная Стелла, капризная Юлия и мой друг Ахим. Но, собственно, со стороны других было бы глупостью не причащаться, ведь при этом получаешь много всяких подарков, это каждому ребенку известно.

Потом внезапно все замолкают, и я, встав на цыпочки, вижу, что дети постарше, которым уже можно носить красную подкладку, выходят к алтарной площадке и машут кадилами с ладаном. И вот раздается орган моего папы, которого я не вижу, так как мы стоим почти под хорами, на которых он всегда сидит. Раньше я часто бывал с ним там, наверху, и мог набирать в маленькой коробке цифру, которая затем высвечивается на церковном экране, чтобы все служители мессы могли открывать в сборнике песнопений нужную страницу и петь по ней нужную песню. Наверху лучше всего, потому что там могут находиться только мой папа и я, в крайнем случае – и пастор, но вообще-то он всегда должен быть внизу, на алтарной площадке. Сверху отлично видно, как идет месса, и когда однажды во время мессы я спустился вниз, мне стало почему-то смешно и захотелось снова наверх. Оттуда можно еще увидеть тонкие, почти незаметные веревки, на которых висит над алтарной площадкой огромный деревянный крест.

И вот выходит папин шеф, на котором всегда надето больше, чем на остальных, и как только он появляется, все умолкают.

«Дорогие дети-причастники, дорогая община! – говорит он, и его голос разносится по храму. Потом все одновременно усаживаются, что производит комичный шум, словно садится какой-то великан. – Сегодняшнее белое воскресенье – это день первого святого причастия и один из важнейших дней в жизни юных христиан. – Он указывает на нас. – Сегодня, дорогие юные христиане, вы имеете возможность стать причастными Богу, явившему себя людям в Иисусе Христе».

Это он говорит нам. Я несколько взволнован, ведь как-никак сегодня в первый раз мне позволено съесть эту гостию – точно, это называется гостия! – за которой они долго стоят в очереди, даже дольше, чем за картошкой фри на курортном пляже. И пока они эту гостию рассасывают во рту или пережевывают, с ними нельзя разговаривать, так как они в этот момент мысленно вовсю молятся.

Как-то комично это все, особенно потому, что пастор говорит, будто эта гостия – тело и кровь Иисуса. Однако мама и папа объясняли мне, что так только говорится, а на самом деле это – хлеб и вино, а для детей – виноградный сок.

«На Тайной Вечере впервые услышали эти слова апостолы, – говорит пастор и слегка поднимает руки. – Хлеб, который Я дам вам, – это плоть Моя, отдаваемая за жизнь мира. Кто ест Мою плоть и пьет Мою кровь, тот имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день».

Хотя Николь нам это объясняла на первом занятии по причастию, для меня это довольно сложно: Иисус – Сын Бога, но одновременно и сам Бог, то есть как если бы, скажем, я был одновременно Филиппом и моим папой, а мой папа – и моим папой, и мной. Николь говорит, все не так просто, но мы это поймем позднее, когда подрастем. Во всяком случае, Иисус родился точно в Рождество до 1989 года, в стойле для скота в Вифлееме, а уже потом, примерно в папином возрасте, был пригвожден злыми римлянами к кресту, на котором истек кровью. Вот беда: это происходит действительно, подлинно! Это было в ту пятницу перед Пасхой, которую стали называть «Karfreitag», потому что «Каг» означает «печальный». Однако в пасхальное воскресенье две женщины нашли пустую могилу, и Николь говорит, что этому есть лишь одно объяснение: Иисус воскрес из мертвых; однако мои родители говорят, что и это не совсем всерьез, а скорее история, которая чему-то должна нас учить. Чему, я так и не понял, но зато знаю уже, что когда мы умрем, как умер мамин папа, мы уже не сможем ожить, тут мои родители совершенно правы. А они и всегда правы, потому что умеют мыслить и прочли намного больше книг, чем Николь. А у нее и всего-то одна книга, максимум две, а ведь чтение книг делает людей умными, это даже дети знают. Во всяком случае, прошло еще дня два, пока Иисус после воскресения вознесся на небо, а в воскресенье моей маме не надо ходить в школу преподавать, и почти все свободны, кроме моего папы, а это просто несправедливо! Однако сейчас это важно, ибо в последний день Бог вернется на землю в лице Иисуса и будет решать насчет того, злые люди на земле или добрые. Добрых Он возьмет к себе на небеса, где все прекрасно, а злые отправятся в ад к дьяволу, – так сказала Николь на уроке причастия.