На самом деле Ника была чрезвычайно благодарна за ощущение небытия, которое пришло с музыкой. За последнюю неделю она, наверное, впервые расслабилась. Реггетон был заразителен, и она почувствовала, что ее тело непроизвольно подстраивается под ритм и ее бедра слегка покачиваются, в то время, как она продолжает наносить удар за ударом.
Ника остановилась, чтобы вытереть пот со лба. Она собрала свои влажные непослушные локоны в хвост. Возможно, под действием алкоголя в какой-то момент Ника бросила боксерскую грушу и начала танцевать.
Бастиан тоже оторвался от своей груши и присоединился к ней.
Он взял Нику за кончики пальцев и легчайшим касанием повернул ее. Затем отпустил и повторил прием – на этот раз более резко.
У Ники кружилась голова – но скорее восхитительно, чем мучительно. Она чувствовала, будто парит в воздухе.
Музыка пронзала сладко и остро, как соус чили на ломтике манго. Он привлек ее ближе, положив одну руку ей на плечо, а другой обхватив за спину, и повел в танце. Ника старалась изо всех сил повторять движения Бастиана. Они покачивались из стороны в сторону, а потом он дико вращал ее, снова и снова, так что у нее кружилась голова, она задыхалась и смеялась.
Вокруг все казалось размытым. Песня закончилась, но комната продолжала вращаться. Ника споткнулась, и Бастиан поддержал ее. Вдруг она оказалась в уютном коконе его рук, лицо Бастиана опасно приблизилось.
Она инстинктивно оттолкнула его, и что-то мелькнуло у него за плечом. В полуоткрытую дверь Ника увидела Квинна, который тут же ушел прочь.
Высвободившись из объятий Бастиана, она бросилась за Квинном. Во дворе гасиенды Ника схватила его за руку. Квинн отшатнулся – на лице его отразились ярость и отвращение. Ника почувствовала нелепое желание сесть на пол, чтобы передохнуть. Она сдержалась и взяла себя в руки, хоть это было не легко. Черт! Она позволила Бастиану обмануть себя. Она намеревалась отвлеченной беседой и спиртным вытащить из него ответы на вопросы, а в действительности он ее ловко провел. Очаровал так, что она и забыла, о чем хотела спросить.
– Что тебе нужно? – плюнул Квинн.
– Я просто пыталась добыть больше информации, – прошептала она, а потом хихикнула. На самом деле хихикнула.
Квинн прищурился.
– Чем добыть, танцами?
– Ну, это совсем не так начиналось, – заикаясь произнесла Ника.
Она неуверенно стояла на ногах, но пошла вперед. Она не могла вынести того, как он смотрит на нее – это вызывало тошноту. Квинн понюхал воздух перед собой.
– Господи, Ника, от тебя несет текилой.
Снова споткнувшись, она протянула к нему руку. Квинн отшатнулся.
– Он заставил тебя пить? – зло спросил Квинн.
– Нет, это была моя идея, – призналась Ника.
– Ты напилась со своим похитителем. У тебя нет чувства самосохранения?
– Я решила пойти на это, чтобы получить ответы. Никто ничего же не пред… предпринимает!
Ника старалась, чтобы ее голос звучал уверенно, но у нее не особо получилось.
– Ладно. Сделай мне одолжение, – сказал Квинн.
– Какое?
– В следующий раз, принимая «решение», попробуй также включить в этот процесс остальных.
– О! А вы меня включили? – огрызнулась Ника. – Вы позволили мне пойти в тот туннель в одиночку! А потом я нахожу вас втроем на кухне. Никто не удосужился прийти проверить, все ли у меня в порядке. Я чуть не убежала в пустыню за тобой, потому что понятия не имела, что ты в этом доме!
Ника смутно осознавала, что перешла на крик. Квинн смотрел на нее с разочарованием.
– Поговорим, когда ты протрезвеешь, – отрезал он.
Квинн отвернулся и исчез в доме. Ника нахмурилась. Она хотела последовать за ним, но резко подбежала к большому кусту алоэ, и там ее вырвало. Вот так просто: все теплые чувства, которые она ощущала в спортзале, исчезли, сменившись тревогой и стыдом.
Глава 9
Зак
На следующее утро Зак ходил по своей спальне взад и вперед, обдумывая доступные варианты своих дальнейших действий. Он не мог пойти на пересадку. Где Митчем вообще откопал эту женщину-донора?
Заку делалось тошно от воспоминания о ее лице и о том, что Кэтрин выглядела так, будто ей прям… не терпится. Будто она стремилась угодить ему. Предлагала себя на тарелочке. Заку было противно от того, что Митчем представлял человеческое существо как ценный скот. На самом деле парень очень боялся того, что произойдет с ней, если он согласится.
Кэтрин может умереть. Она может сойти с ума.
Почему Митчем так спешит с этой чертовой пересадкой? Насчет этого обстоятельства у Зака не было даже предположений. Еще более бессмысленным было то, что как Зак ни копался в своем сердце в поисках гнева и ярости, эти чувства ускользали от него, убегали, словно песок между пальцами. Ни капли ярости. Он не мог получить к ней доступа.
Это пугало его больше всего.
Когда он шел на завтрак, в коридорах царила тишина, густая и туманная. Дом Митчема всегда был слишком тихим для дома с таким большим количеством персонала.
Зак выглянул в окно. Он увидел высоченную стену – ограду усадьбы Уэйкфилд и ее черные шипы. «Чтобы отпугивать птиц», – вероятно, объяснит Митчем соседу или любопытному гостю. Но Зак знал, что настоящей причиной было сведение к минимуму его попыток сбежать из поместья.
Зак вынужден был признать, что шансы выбраться из Уэйкфилда стали ничтожными.
Накануне он решительно заявил о своем отказе и вихрем вылетел из столовой, швырнув на пол свою тарелку и столовые приборы до смерти напугав Кэтрин. Теперь же чувствовал стыд за происшедшее, стыд за то, что не мог сделать ничего лучшего, чем устроить сцену. И теперь он не мог даже отыскать свою ярость. Что с ним случилось?
Бредя по коридору, он подумал о смерти матери. Пребывание в поместье Уэйкфилд часто выталкивало горькие воспоминания на передний план в его сознании, поэтому Зак старался проводить там поменьше времени.
У Мюриэль не было похорон как таковых. Зак предположил, это оттого, что Митчем хотел сохранить ее смерть в тайне от прессы. Чтобы не появились заголовки: «Сестра фармацевтического магната убивает себя из отчаяния: лекарства не помогали?».
Митчем сообщил ему новость за завтраком. Яйца Бенедикт. Зак вспомнил острый вкус на языке, потому что еда смешалась с солью его внезапных слез. Он начал рыдать; затем его увели: руки горничной порхали над ним, как испуганные стрекозы. Еда вывалилась у него изо рта, когда Зака волокли в комнату. Горничные и няня утешали его как умели, но его крики не смолкали, разрывая тишину поместья, как кошачьи когти шелк. За несколькими неделями истерических рыданий последовали недели на седативных препаратах. Зак стряхнул с себя ползущее змеей воспоминание, но оно сжалось у него в животе.