Когда Анни увидела реакцию матери, то и сама словно бы очнулась от дремоты. До нее вдруг дошло, что все это действительно случилось, прямо сейчас, на самом деле. Анни распахнула входную дверь, и на нее обрушился шквал звуков: плач Онни, крики Сири. Анни пролетела через двор, увидела плавающее в кипятке маленькое безжизненное тельце, вытащила Арто из воды и принялась срывать с него одежду, зовя младшего брата по имени.
– Звони в «скорую», мама! Сейчас же звони!
Анни не знала, что следует делать в таких случаях, но надеялась, что инстинкты подскажут ей правильное решение. Сири вбежала в дом, прихватив с собой Онни и оставив Анни с безжизненным тельцем младшего братика на руках. Она качала его, баюкала, и внезапно мысль, что у нее самой скоро будет малыш и она вот так же будет его качать, показалась ей отнюдь не странной, а, наоборот, очень даже правильной. Худенькое тельце, бледная кожа которого теперь на глазах приобретала болезненно красный цвет, темные волосы и длинные ресницы, которые Арто унаследовал у своего отца, даже темные глаза – и те его. Сейчас их не было видно под закрытыми веками, на шее, под тонкой кожей, едва бился пульс. Анни бросилась лихорадочно сгребать снег со ступенек крыльца вниз и купать в нем тело братика, отрешенно наблюдая, как тает белое на его покрытых красной кожей ребрах, животе, руках и ногах.
Она не знала, сколько она так просидела, но внезапно дверь в дом распахнулась и наружу выглянул Онни. Анни махнула ему рукой. Два брата были почти погодками, и Онни жил, глядя в рот старшему брату, всегда желая быть там, где был он. Анни показала ему, как купать в снегу, и Онни отнеся к заданию с большой ответственностью.
– Гляди-ка, ты прямо как настоящая медсестра. Как же повезло твоему брату, что у него есть ты.
Тень улыбки промелькнула на лице Онни, пока он продолжал старательно купать тело Арто в снегу.
– Только не трогайте мою пипиську – больно.
Голос Арто прозвучал едва слышно, но очень отчетливо.
Крупные снежные хлопья словно замерли в воздухе, на мгновение стало так тихо, словно само время замерзло и остановилось. Анни и Онни дружно разразились смехом, их смех все нарастал, и тут они увидели, что Арто тоже слабо улыбается, и его веки едва заметно подергиваются. Анни почувствовала, как слезы жгут ей глаза, и аккуратно смахнула их, чтобы младшие братья ничего не видели. За все то время, пока они ждали «скорую», с полчаса, наверное, (а может и больше. У нее не было с собой наручных часов, а если бы даже и были, то стали бы последней вещью, на которую она сейчас стала бы смотреть), она так и не увидела Пентти. Сири она тоже не увидела, но про мать она и так знала, что та звонит по телефону и вообще делает все, что только можно сделать в такой ситуации. А вот Пентти…
Анни сидела на крылечке возле бани с Онни и Арто и знала, что отец был в коровнике, находившемся на противоположной стороне двора, и должен был слышать крики снаружи. Но так и не появился.
Анни сидела с одним младшим братишкой на руках и другим, примостившимся рядышком, и рассказывала им сказку, ту самую, о трех королевичах, которые отправились странствовать по свету в поисках смысла жизни. Арто больше не терял сознания, но его глаза подозрительно блестели и взгляд постоянно куда-то ускользал. Внезапно он дернулся и замер, все его тельце словно парализовало, но почти тут же оно снова расслабилось. Анни сидела как на иголках, изо всех сил стараясь не выдать своего волнения, у нее было такое чувство, словно она лишилась всех своих костей и теперь лишь кожа не давала ей рассыпаться на части. Кожа и плод внутри нее, ребенок.
Из леса со стороны коровника появился Хирво – снова где-то гулял. Никто толком не знал, что он делает в лесу, сам он ничего не говорил, даже когда его об этом спрашивали, поэтому все уже давно махнули на него рукой. Совершенно ни на кого непохожий брат, которому всего месяц назад исполнилось восемнадцать и единственное, чем он занимался целыми днями, это пропадал в лесу. Он продолжал жить дома, но ни с кем не общался, плыл в своей лодке по своему собственному морю, а куда и зачем – кто его знает.
Хирво покосился на сестру с братьями, и пусть Анни знала, что он уже ни чем не сможет ей помочь, ее все же больно кольнула мысль, что он даже не попытался. Она не заметила, чтобы он хоть на мгновение заколебался, да и никто бы не смог заметить. Но она знала, что Хирво больно смотреть на такое. Из всех братьев и сестер Арто был ему ближе всех, о нем он больше всего заботился. Он вперил в них нечитаемый взгляд, постоял немного, все такой же замкнутый и невозмутимый как обычно, после чего повернулся и быстрым шагом направился к коровнику, где исчез, но вскоре появился снова и зашагал обратно к лесу, из которого вышел, сперва медленно, потом все быстрее, пока совсем не перешел на бег, и вскоре деревья скрыли его из виду. Похоже на бегство. И по-прежнему не видать ни Сири, ни Пентти.
Эско приехал раньше «скорой». Должно быть, это мать позвонила ему. Еще бы, ведь он жил так близко. А лесопилка, на которой он работал, находилась всего в четырех километрах от их усадьбы, и в хорошую погоду можно было услышать жужжание бензопилы. Он въехал во двор и затормозил машину прямо перед баней, сразу определив по взгляду Анни, что все серьезно.
Ничего хорошего.
Каким беспомощным казался он сейчас, ее старший брат, который всегда и на все знал ответ, который всегда хотел и умел чинить сломанное.
– Он катался на финских санях, поскользнулся и его занесло.
Эско кивнул, стиснув зубы. Он всегда так делал, когда грустил или сердился, а так как это было его обычным состоянием, то чаще всего именно так он и выглядел.
– Где Пентти?
Анни кивнула на коровник и пожала плечами.
Эско выудил из кармана куртки сигарету и решительно зашагал туда.
Эско. С этими своими светлыми волосами, они малость отрасли в последнее время, и еще… он что, отпустил усы? Все такой же импозантный. Старше ее, но все равно. Такой большой и надежный – в общем, настоящий старший брат. Что ни попросишь, он все делал хорошо и правильно. И, несмотря на это, не был любим ни своей женой, ни матерью, разве что лишь отцом, если, конечно, нынешний Пентти был способен испытывать такое чувство, как любовь.
А если не любовь, так уважение.
Остальные братья и сестры насмехались над Эско. В нем не было того, что было почти у всех остальных, этакой чертовщинки, плутовства. Зато был прямой и ясный взгляд и прочно укоренившаяся привычка в любой ситуации делать все возможное для достижения цели. Демонам не было места в его душе. Порой кажется, что некоторые люди идут по жизни, оставаясь незамеченные злом. Они словно парят над землей, оберегаемые светом свыше, совершенно голые и беззащитные перед миром. Им чужда ненависть. Они грустят, возможно, даже сердятся, но в них нет и тени зла. Таким был Эско.
Должно быть, родная семья не понимала его из-за того самого, что они чувствовали, да только не могли выразить словами – отсутствия в нем злобы. Той самой злобы, которую они так явственно ощущали в самих себе, в своем роду, да что там, в своем генетическом коде.