Время банкетов - читать онлайн книгу. Автор: Венсан Робер cтр.№ 13

Страница

В самом деле, обед в «Радуге» был новинкой. После нескольких лет Белого террора впервые случилось так, что несколько сотен людей, симпатизирующих либеральной оппозиции, собрались в публичном месте, чтобы отдать дань почтения «независимым» депутатам, тем, кого «Минерва» называет защитниками Хартии, а точнее сказать, тем, кто почти не скрывал, что питает очень мало уважения к династии Бурбонов. Те два десятка имен, которые приводят «Коммерческая газета», Этьенн в «Минерве» или Тьессе в «Нормандских письмах», сегодня совершенно забыты, многие неизвестны даже специалистам по этому периоду, между тем читатели 1818 года знали их очень хорошо. В этом перечне недоставало только банкира Лаффита — быть может потому, что его прошлогодняя речь в палате, восхваляющая английскую революцию 1688 года, снискала ему репутацию экстремиста ^[52]. Устраивая в честь этих депутатов обед по подписке, либеральные избиратели желали прежде всего выразить им благодарность за их поведение на подходившей к концу сессии парламента, поздравить их с тем, как они выступали и как голосовали, в частности, отстаивая свободу печати, и попросить действовать таким же образом и в дальнейшем. Но не менее важным было и влияние, оказанное этим собранием на самих его участников. Ибо, как напоминала «Минерва», еще двумя годами раньше «друг едва осмеливался <…> довериться другу, встреча трех человек считалась скоплением народа, а встреча с глазу на глаз казалась подозрительной, сегодня же четыре сотни человек сходятся на обеде и говорят друг с другом без боязни». Что же касается Волабеля, он, рассказывая об этом банкете тридцать лет спустя, подчеркивает удивительное впечатление, которое произвело на либеральных избирателей сознание, что их так много: «Хотя гости по большей части не были знакомы друг с другом, они знали, что имеют одни и те же убеждения; воодушевленные общением, ободренные своей многочисленностью, уверенные в своей мощи, они легко согласились с необходимостью объединить усилия ради общей цели — сопротивления тем, кто желает возродить старый порядок» ^[53]. Итак, этот гражданский и патриотический праздник был чрезвычайно важен сам по себе.

Именно поэтому роялисты так сильно стремились развенчать его в глазах общества. Собрание в «Радуге» не могло и не должно было восприниматься наравне с официальными банкетами, вроде того, который парижские мэры и их заместители, все сплошь верноподданные роялисты, устроили для высокопоставленных государственных служащих, дабы заручиться их поддержкой, на что иронически намекал в своей заметке Этьенн. Роялисты стремились показать, что это собрание родственно либо анархии революционных времен, когда граждане регулярно собирались без какого бы то ни было контроля властей, либо самым тревожным проявлениям современного британского радикализма — большим, шумным народным демонстрациям в парке Спа-Филдс, в которых полутора годами раньше приняли участие десятки тысяч лондонских ремесленников и рабочих, матросов и солдат и которые едва не вылились в восстание. В ответ либералы иронизировали над претензиями к банкету в «Радуге»: конечно, если среди участников «было немало миллионеров, а чернь прибывала туда в экипажах», такое собрание нельзя не назвать скопищем мятежников. Среди гостей, кроме нескольких пэров Франции, фигурировали «большинство людей, являющих собою украшение искусств и литературы, торговли и юриспруденции, банковского дела и армии», «множество выдающихся литераторов и молодых писателей, обещающих принять активное участие в борьбе за независимость». Не только высокое положение участников, но также их внешний вид и безупречный порядок, в каком проходило собрание, доказали, что можно быть «другом свободы и равенства, не греша той грубостью нравов, тем дикарским поведением, какие слишком часто встречались в эпоху, когда революция выродилась в анархию гражданскую и нравственную».

Эта полемика о составе участников банкета впоследствии повторялась не однажды в течение эпохи Реставрации, да и позже — при Июльской монархии и даже при Второй республике, что доказывает, что она затрагивала нечто очень важное. Но главным для либералов, собравшихся в «Радуге», было то обстоятельство, что здесь впервые встретились несколько сотен человек, по большей части видевшие друг друга впервые в жизни и не знавшие прежде об общности своих убеждений — тех убеждений, которые в палате, единственном в ту пору публичном месте, где царила ничем не ограниченная свобода слова, высказывали редкие независимые депутаты. В первый раз сообщество до той поры невидимых парижских подписчиков, абонированных на полупериодические или ежедневные либеральные издания, в частности «Минерву», «Историческую библиотеку», «Нормандские письма», «Коммерческую газету», показывало себя на публике. Поэтому необходимо было, чтобы все прошло в полном порядке, чтобы — ввиду осенних частичных выборов — не был скомпрометирован политический образ «независимых» (одной из целей собрания было, как говорится в «Нормандских письмах», «выразить признательность депутатам и пожелать им успеха на ближайших выборах» ^[54]). Но поскольку гости до этого дня не были знакомы друг с другом, нельзя было гарантировать, что в число приглашенных не проникнут провокаторы: «Знаете ли вы, что ультраминистерские писатели ставят в вину либералам? Их спокойствие, их мудрость! Они ожидали беспорядков, они, возможно, и сами пытались их разжечь», — пишет Этьенн. Итак, молчание на банкете оказалось для его организаторов единственной гарантией успеха: «Мы предпочли молчать <…> и таким образом обезоружить всех профессиональных провокаторов, всех платных истолкователей чужих мыслей».

По какой причине мог разгореться скандал? После банкета наемные роялистские публицисты, те, кого либералы называли «платными истолкователями чужих мыслей», наверняка нашли бы в любом тосте, к чему придраться.

Как же так? — говорят они. — Ни одного тоста, ни одного куплета; значит, у этих людей нет никаких желаний? Есть желания, которые таятся в сердцах всех друзей конституционной монархии и представительной системы, а если нам приходится их сдерживать, то лишь оттого, что вы горазды отыскать в их выражении преступные задние мысли. <…> Если бы, например, мы произнесли тост за армию, вы бы закричали, что мы имеем в виду старую армию, а за новую на самом деле пить не хотим; если бы мы произнесли тост за соратника Вашингтона, вы бы немедленно обвинили нас в подстрекательстве к установлению республики; если бы мы помянули возвращение изгнанников ^[55] — о, тогда мы бы тотчас были причислены к мятежникам, мы бы косвенно выступили против меры, одобренной монархом, и на такой тост следовало бы по меньшей мере обратить внимание исправительной полиции ^[56].

Страница