– Привет, Ник. Мистер Тореска пришел?
Портье покачал головой. В раздевалке Хэдли застала Ванду, уже в форме.
– Я толстею? – спросила ее Ванда. – Или это мир подсел?
Красивая смуглая брюнетка Ванда Уньялунга каждое утро разглаживала волосы утюгом и мазалась светлым тональным кремом, чтобы скрыть карамельный цвет кожи полукровки. Она жила в Гарлеме, что тоже скрывала. Узнай кто правду, это стоило бы ей места, ибо в «Платинуме» дискриминация распространялась и на служащих. Она была кубинкой, но знала об этом только Хэдли.
– Мистер Тореска здесь?
– Он не заметил твоего опоздания, если ты об этом. Марго Ченнинг оказала нам честь поужинать здесь, так что он бегает как подорванный.
– Марго Ченнинг!
Это был один из плюсов ее работы: возможность видеть за столиками «Платинума» всех звезд нью-йоркской сцены компенсировала боль в ногах и мозоли на пятках. Хэдли молниеносно разделась и натянула рабочий костюм.
Формой сигарет-гёрл в «Платинуме» был белый редингот, отделанный золотым шнуром, длиной чуть ниже бедер. Из-под него девушки демонстрировали ножки, обтянутые черным нейлоном; наряд дополняли огромный бант из тафты на ягодицах и лакированные ботиночки.
Хэдли побежала в туалет причесаться и попудриться. Следом пришла Ванда, за ней Пегги, третья сигарет-гёрл в клубе.
– Через два дня получка, и всё уйдет на оплату счетов, – вздохнула Пегги. – Я подумала, не продать ли мне ток из нутрии. Выручила бы тридцать долларов. Представляете? Одна моя идея стоит мне тридцать долларов. Даже думать мне уже не по карману.
Пегги повела круглым, как луковка, носиком, придававшим ее лицу комичное выражение, даже когда она была серьезна. Ванда закатила глаза.
– Бедняжка зарабатывает сорок долларов и из них сто посылает матери. Ты слишком хорошая дочь, Пегги.
– Я бы так хотела тебе помочь, – сказала Хэдли. – Но я по уши в долгах. Няня Огдена скоро меня убьет.
Они взяли украшенные гардениями подносы, на которых громоздились сигары, сигареты, машинки для обрезки сигар, зажигалки и спички, которые им предстояло продавать всю ночь; повесив их на плечи, расправили ремни на груди и вышли строем.
В коридоре они увидели Милтона Тореску. У их патрона были тяжелые, всегда угрюмо опущенные веки и непомерно длинные уши, словно разросшиеся от чужих тайн, по недосмотру ему доверенных.
– Сегодня вечером мы ждем мисс Марго Ченнинг, – сообщил он, не поздоровавшись. – С ней пожалует целое созвездие. Я полагаюсь на вас, не уроните честь нашего клуба, иначе на вашей совести будет смерть через повешение.
Он всегда говорил такие вещи на полном серьезе.
– Я бы охотно повесилась с вами, мистер Тореска, – отозвалась Пегги, улыбнувшись ему во весь рот. – Но я записана на вторник к дантисту.
Дружно повернувшись, чтобы скрыть одолевший их смех, они вошли в зал, когда музыканты заиграли Tuxedo Junction Гленна Миллера.
Повторять, как заевшая пластинка, «сигареты, сигары, спички», нараспев, не слишком громко – чтобы не мешать клиентам, – но и не слишком тихо – не то заглушит музыка, – короче, бросаться в глаза, но не чересчур, – для Хэдли с ее тонким голоском это был почти невыполнимый трюк.
– Сигареты, сигары, спички, – повторяла она, одаривая улыбкой каждый столик.
Хэдли была на хорошем счету, клиентам нравились ее простодушное личико и детские интонации, и ее поднос часто пустел задолго до закрытия.
Молодой человек в темно-красном галстуке-бабочке поднял руку. Он купил у нее гардению и воткнул ее за корсаж своей спутницы.
– Скажите, пожалуйста, оркестру, чтобы сыграли Frenesí, – попросил он, давая Хэдли банкноту.
Та ослепительно улыбнулась в ответ.
– Для дамы?
– Для нас обоих. Это наша мелодия, – ответил он с таким влюбленным видом, что в это даже не верилось.
Сердце Хэдли вдруг ни с того ни с сего сжалось. Слова не шли с языка. Прошло несколько секунд, прежде чем она смогла вдохнуть.
– Я сейчас, – выговорила она едва слышно и направилась к сцене.
Она передала просьбу баритон-саксофону и продолжала свои хождения между столиками, только шаг ее стал нетвердым, а глаза не могли оторваться от влюбленной парочки.
– Вряд ли женаты, уж очень друг к дружке льнут. С тех пор как пришли, он только и делает, что целует ее да поглаживает, – шепнула ей Ванда, когда они встретились на повороте прохода. – Что это с тобой? Ты плачешь?
– Нет-нет, – через силу улыбнулась Хэдли. – Хоть и хочется, по правде говоря. Туфли натерли.
– Бедняжка моя. У меня в раздевалке есть пластырь.
– Да ладно, ничего страшного.
Издалека мистер Тореска, прямой, как столб, на фоне мраморных колонн в глубине зала, едва заметным движением бровей указал им на клиентку – та, держа в руке сигарету, искала зажигалку в расшитой золотом сумочке под цвет ее платья из парчи. Хэдли поспешила к ней.
– Спички? Зажигалку?
Машинально ища коробок для клиентки, Хэдли всё смотрела туда. И чиркая спичкой, тоже смотрела. Молодой человек в бабочке что-то шептал на ухо своей спутнице, и она смеялась. Он поцеловал ее в ямку на плече, протянул ей свое белое вино, чтобы она выпила из его бокала. Сияние их лиц пронзило Хэдли мучительной болью.
– Она давно горит, знаете ли. Вы хотите меня сжечь?
Клиентка в парче помахала дымящейся сигаретой.
– Извините, пожалуйста. Хотите гардению? Они…
Но женщина, небрежно выдохнув в потолок колечко дыма, дала девушке понять, что та свободна.
Хэдли подошла к танцполу, где под Frenesí кружились пары. Тромбонист Рэм Боуэн перехватил ее у колонны.
– Не хочешь пойти со мной на спектакль Марго Ченнинг? Один из саксофонистов достал мне два билета.
– «Выдержка в бочке»? О, это было бы чудесно.
Но радость Хэдли тотчас погасла.
– Ты же знаешь, у меня все вечера заняты. Единственный свободный я берегу для Огдена.
– К черту твою сестрицу с ее мальцом. Именно так: мы не можем никуда пойти. Ты работаешь здесь, работаешь там, а когда не работаешь, занята этим окаянным сопляком.
– Мне жаль, Рэм.
– Болтать изволите, мисс Джонсон, когда вас просят к двенадцатому? – прогремел совсем рядом голос мистера Торески.
Над длинным ухом патрона Хэдли вновь заметила влюбленных, теперь они танцевали. Щека девушки касалась плеча кавалера. Ее прямые, почти белые волосы лежали на его смокинге ровным полукружием.
Хэдли направилась к двенадцатому столику.
* * *
Чтобы добраться до французского кафе на Коламбус-Сёркл – места встречи с Эддисоном Де Виттом, – Пейдж Гиббс села в метро и доехала до следующей станции, на 52-й улице. Какой ужас, если Эддисон увидит ее выходящей из метро!