Китайские дети - читать онлайн книгу. Автор: Ленора Чу cтр.№ 44

– Зачем ты делаешь Китай красивым, Рэйни? Кто тебе это велел?

– Учителя.

Пока мы шли к садику, Рэйни то и дело наклонялся, приметив очередное сокровище для своего мешка. Когда мы добрались до «Сун Цин Лин», чья-то бабушка увидела пакет у Рэйни и, как это часто случается с китайцами, усмотрела в этом повод повоспитывать своего отпрыска. Отвесила внуку подзатыльник. Шш-ш-леп!

– Посмотри, он собирает мусор. Он хаохайцзы – хороший ребенок, – сказала она. – А ты плохой ребенок, ты не собираешь мусор. – Тут она крепко ткнула мальчика в плечо, тот покачнулся вперед.

Перед тем как войти в классную комнату, Рэйни вручил мне пакет. Я заглянула внутрь и увидела коллаж Китая: старое и новое, использованное и брошенное. Арахисовый орешек. Грязные листья. Сухой цветок лотоса. Обертка от мороженого. Золотистая фольга от шоколадки «Ферреро Роше». Стеклянная склянка с иероглифами «инсулин».

Мы вошли в класс, и я рассказала учительнице Сун о кампании Рэйни по украшению Китая. Она просияла и погладила его по голове.

– Рэйни, давай – положи это в мусорный бак.

Позже я позвонила Робу.

– Наш старший сын постепенно превращается в рабочую силу государства, – пропыхтела я в трубку, а в голове у меня пронеслись лозунги, которые Аманда выучила еще школьницей:

– Чепуха, – отозвался Роб. – Это же хорошо, что Рэйни собирает мусор.

– Да, конечно, хорошо, – сказала я, – но, по-моему, мы теряем власть над его сознанием… Школа воздействует слишком мощно. – Пожелает ли мой сын когда-нибудь вступить в комсомол, меня не тревожило. До того дня.

Роб расхохотался.

– Не волнуйся, – сказал он. – У него дома есть мы.

Я завела этот разговор с Дарси, он тоже отмахнулся от моих тревог.

– Китай никогда не станет по-настоящему единым фронтом патриотов, – заявил он вполголоса, пойманный врасплох. – Национализм – он в основном в теории. В действительности же человеческая природа подталкивает людей заботиться о себе самих.

Убежденность Аманды оказалась даже крепче.

– Школьная программа – фуфло! Промывка мозгов! На поверхности все учителя воспевают социализм. Членам Партии надо писать доклады. Но все знают, что у нас тут не социалистическая экономика. Очевидно же! Очевидно всем!

Учебное заведение, вероятно, способно сосредоточить внимание учащегося на чем-то временно, но, как бы ни старалось, понятно, что сильные мира сего не способны контролировать контекст, критическое мышление или что угодно еще внутри отдельно взятой головы. Китай, может, и мечтает стать нацией патриотов, и на пути обучения ребенка случаются времена, когда следовать линии Партии выгодно – или даже необходимо. Но мои знакомые китайцы осознают неприкрытые попытки Партии сокращать и контролировать доступ к информации, и Аманда с Дарси, да и знатоки нравственного воспитания понимают, что опасаться, в конечном счете, нечего.

Китай лишь будет держать сердца и умы своих граждан все немощнее.

* * *

На следующей неделе Рэйни рисовал у окна синими и золотыми фломастерами. Я заглянула ему через плечо. Он делал набросок некоего величественного, многоуровневого монумента. Несколько десятков полицейских окружали нарисованную площадь, головы – овалы поверх коренастых тел, тонкие палочки – руки и ноги. Квадратные военные фуражки поверх каждого овала.

– Что это, Рэйни? – спросила я, махнув рукой над рисунком.

– Ты не узнаешь Тяньаньмэнь? – переспросил он совершенно изумленно. Я вгляделась в картинку. Посередине строения он разместил портрет человека без волос – овал лица, две точки глаз и рот с направленными вверх уголками. – А это кто? – спросила я, тыкая в мужчину и полагая, что ответ мне уже известен.

– Это Мао! – сказал Рэйни.

Когда большинство людей с Запада слышит «Тяньаньмэнь», они вспоминают 1989 год, одинокого танкиста, студенческое демократическое движение и массовое убийство протестовавших на площади, санкционированное правительством.

Мой четырехлетний сын – другое дело. Для Рэйни Мао Цзэдун был улыбающейся головой-яйцом, а площадь – памятником китайскому величию.

– Что учительницы рассказывали про Тяньаньмэнь, Рэйни?

– Это такое место в Пекине, – сказал он.

– А еще что? – продолжила я.

Но воспоминания Рэйни на этом истощились.

Разумеется, учителя ничего не рассказывали о важности этого места для мировой истории демократического движения, о лютой бойне. Это событие привлекло внимание всего мира к китайской ситуации с правами человека, а студенческая демонстрация могла изменить историю – разжечь восстание против правящей партии. Но учителя обо всем этом не рассказали. Ни один учитель в Китае не отважится рассуждать на эту тему, и, более того, они даже не станут называть истинный день, месяц и год этого события.

Учительница Рэйни, вероятно, сказала, что площадь Тяньаньмэнь – мемориал Мао Цзэдуна или его гражданского долга, то есть дань стране, народу, труду, науке и социализму.

Я глянула на рисунок сына и интуитивно почуяла: каким бы ни было желание Пекина реформировать образование, ключевая цель его не изменится еще многие годы – если не десятилетия. От этого зависит сохранение – легитимация – Коммунистической партии.

Я всмотрелась в полицейских на картинке и заметила угловатые темные штучки, подрисованные некоторым вместо рук.

Рэйни нарисовал половину человечков с оружием в руках.

В свободное от футбола и изучения китайских иероглифов время Рэйни любит рисовать.

За синим детским столиком под окном у нас в гостиной все самое дорогое для моего сына воплощается на бумаге: подарки на день рождения, перевязанные бантами, свиные пельмени, ушастый окунь, пойманный на озерах Миннесоты, Мао Цзэдун и полиция на площади Тяньаньмэнь.

Как-то раз вечером Рэйни старательно выводил толстую одиночную черную кривую, принявшую вид нелетающей птицы.

– Кто это, Рэйни? – спросила я.