Китайские дети - читать онлайн книгу. Автор: Ленора Чу cтр.№ 17

– Моя мама еще не пришла, – сказала Хвостик, глядя на меня умоляюще. Я посмотрела на Ван. Та нас пока не заметила.

– Тебе сюда нельзя, – сказала я Хвостику как можно тише и внушительнее.

– Моя мама еще не пришла. Мама на работе, – продолжила она, хватая меня за предплечье.

– Мама придет вечером, – пылко зашептала я со своего стульчика. – А ты сядь!

Старшая Ван засекла нас и, одним махом схватив Хвостик, усадила ее обратно в подкову стульчиков. Перешагнула через мои ноги, чтобы пройти, и мне показалось, что я заметила неодобрительный взгляд.

Через минуту Хвостик вернулась. На сей раз усадила мне на колени косматую бурую плюшевую игрушку – лося в футболке с зеленым персонажем-драже М&М.

Хвостик показала пальцем на персонажа, вперившись в его чересчур крупные белые глаза и безумные черные зрачки.

– Во хай па – мне страшно, – сказала она. Я оглядела комнату. Персонажи с такими зенками были повсюду. Хвостику в этом году придется тяжко.

– Нечего бояться, – сказала я ей. – Это же герой из мультика. Он добрый.

Но ребенок не слушал.

– Мне страшно, мне страшно, – повторила она.

– Тихо. Сядь, – сказала я, возвращая ей лося.

Мне тоже страшно, подумала я. Страшно, что Старшая Ван выпрет меня из класса – за то, что вношу смуту. И ровно в эту минуту Хвостик влезла ко мне на колени.

– Убери его, убери его, – приговаривала она, пытаясь сунуть лося мне в руки. Да какого черта, подумала я. Схватила гадкого лося и положила его к себе под стул. Глянула на Старшую Ван, обрабатывавшую Тыковку.

Скок – тычок. Скок – тычок. Того и гляди бритвенно-острое чутье Ван на тела не на своем месте обратится в мой угол классной комнаты.

– Иди сядь, – прошептала я Хвостику. Она не шелохнулась. Я отчаялась и принялась хвататься за все подряд, лишь бы заставить ее слушаться. – Или сядь, а не то мама тебя сегодня не заберет! – решительно объявила я. Когда из меня выскочили эти слова, мне стало стыдно.

– Мама! – заревела Хвостик. Хотелось ее утешить, но она сидела не на своем месте, и вот сейчас гнев Старшей Ван обратится на меня. Меня захватил порыв, из самого нутра и к горлу, и я завопила на малышку:

– Иди сядь!

Вывернулась из ее хватки и осторожно спихнула со своих коленок. Показала на ее стул. Ничем я не лучше учительниц. Зато порядок восстановился.

* * *

Ко второму дню стало ясно, что у Старшей Ван и учительницы Ли имелась негласная договоренность играть пару «хороший и плохой полицейские». Ли общалась с детьми, а Ван нависала над ними – следила за тем, чтобы руки и ноги у всех были там, где полагается.

– Они, в общем, уже обвыклись, – сообщила мне Ли в то утро, удовлетворенно кивнув на детей: они сидели на выставленных подковой стульчиках, а Старшая Ван расхаживала туда-сюда.

На третий день учительницы взялись объяснять детям, что от них требуется. Пока это оказалось самым отчетливым указанием о поведении в классе. Указание было предложено в виде песенки:

Учительницы велели детям подпевать – и хлопать в ладоши в такт. Чтоб крепче запомнилось, выдали конфеты. Учительница Тан, зашедшая поприсутствовать, заявилась с пластиковой чашей, наполненной «Скиттлз».

– Душистые, правда? – спрашивала Тан, вышагивая вдоль подковы из стульчиков – в точности так же, как Ван накануне. Тан потряхивала чашей, и конфетки весело позвякивали. – Понюхай, – предлагала она, останавливаясь перед каждым ребенком. Осторожно наклоняла емкость, чтобы дети могли понюхать и поглядеть на разноцветное драже. – Яркие, да? – спрашивала она у группы.

– Да, учитель!

– Кто хорошо сидит? Все, кто хорошо сидит, получат конфетку, – сказала Тан.

Несколько детей пискнули со своих мест:

– Я! Я, учитель!

Учительница Тан показательно осмотрела положение рук, ступней и коленок, после чего кивала одобрительно и выдавала по конфетке.

Назавтра то же упражнение проделали с применением наклейки в виде красной звездочки.

– Домой не пойдете, пока не получите красную звездочку, – внятно проговаривала Старшая Ван, обходя подкову и оценивая каждого ребенка. Приклеивая звездочки на лбы, она делала из каждого награждения целое дело.

– Этот воспитанник доел сегодня весь рис, ему звездочка.

– Эта воспитанница быстро заснула в тихий час, ей звездочка.

– Этот воспитанник сегодня хорошо сидел, ему звездочка. – Теперь я отчетливее поняла значение первых дней Рэйни в садике – когда он являлся домой со звездочкой на лбу. Я раздумывала, что же он такое сделал – или не сделал – в те дни, когда на лбу у него ничего не было. А еще я осознала, что привычка Рэйни торговаться и выменивать – «Скажу, если дашь посмотреть „Паровозика Томаса“» – возникла, вероятно, из вот этого приема «сделай – получи» у китайских учителей.

Для Тыковки и его одногруппников начали вырисовываться отчетливые правила: не кроши печенье, выдаваемое во время перекусов; воду можно пить только в перерывах на питье; не болтай в строю; не болтай за обедом; чтобы вся еда помещалась, открывай рот пошире – «как лев». Дальнейшие указания – в песенке:

Походы в туалет – всем классом, два раза утром и два раза после обеда; дети выстраивались в колонну по одному и медленно шли по коридору вдоль двойной желтой линии. Такой строй учителя именовали «паровозом»: дети держались за бедра впереди идущего. Если кому-то требовалось пописать вне графика, можно было воспользоваться горшком в углу классной комнаты. В конце дня под красной пластиковой крышкой скапливался галлон мочи, а иногда плавали в ней и бурые ошметки – источник вечной детской завороженности.

Обед ели в вестибюле – в классной комнате для этого не было места – за столиками, придвинутыми к стенам. Трапеза состояла из перепелиного яйца с тушеной брокколи, из курицы и риса или из китайской колбасы с жареной лапшой. Детей заставляли доедать, последствия ослушания очевидны: «Хочешь встать из-за стола? Тогда ешь рис. Не доешь яйцо – мама тебя сегодня не заберет».

Интересно, Рэйни так же заставили есть яйца?

Учителя выказывали и доброту; бывало, когда дети сидели, Старшая Ван нет-нет, да и улыбалась малюткам-подопечным. Как-то раз одну девчушку укусил кто-то из одногруппников, и тогда Ван обняла ее и погладила по волосам. Кусачего же усадили на стул перед всей группой, лицом к остальным двадцати семи детям, которые полчаса пялились поверх его головы в вопивший позади него телевизор. Классический ритуал публичного позора, и, разумеется, проштрафившийся больше никого в тот день не кусал и не бил. Хвостик все никак не могла помириться с лосем М&М и еще не раз притаскивала его мне: