– Ты всё испортил, – тихо говоришь ты. – Что если кто-то видел?
Я поднимаю на тебя взгляд.
– Ну и пусть. Оно того стоило, – понимаю, что это один из счастливейших моментов в моей жизни.
Ты устало и вместе с тем взволнованно смотришь на меня, до сих пор не понимая, почему я вдруг на всё это решился. А я думаю о том, как пару минут назад ты испуганно целовала меня…
Дрожащими руками я неловко достаю из кармана ветровки письмо и молча передаю его тебе. Его не нужно открывать, чтобы понять, от кого оно – на конверте красная печать университета.
– Бостонский, – шепчешь ты, проводя большим пальцем по печати. – Боюсь, я сейчас не смогу ничего прочитать, – признаёшься ты, волнуясь больше, чем я.
– Тебе и не нужно. Меня берут.
– И вы сможете себе это позволить?
– У меня будет стипендия. Не полная – всё не покроет, но всё же, – я неловко улыбаюсь.
– Я… я рада, – говоришь ты сбивающимся голосом, и, возможно, ты действительно рада, но внешне это никак не проявляется.
– Флоренс…
Ты тихо уходишь в гостиную и садишься на стоящий перед окном диван. Я прохожу за тобой.
– Что случилось?
– Гарвард. Они… они меня принимают, – признаёшься ты чуть ли не загробным голосом.
Мой рот расплывается в улыбке.
– Так это же отлично!
– Но я не поеду.
Меня никогда не била молния, но, слыша твои слова, я испытаю что-то подобное.
– Почему?
– Стипендия покрывает больше половины. И это значительная сумма. Но деньги, которые должны заплатить родители… У нас их нет.
– Это много?
– Для нас – да.
– Но… я не понимаю, – я нервно усмехаюсь. – На что ты рассчитывала?
Ты поднимаешь на меня взгляд.
– На то, что, чёрт возьми, шесть лет рабского труда за книгами что-то значили. Но мы не самая бедная семья в мире, а я не самая умная ученица. Есть множество куда более бедных и куда более умных, а хороших стипендий жутко мало.
Я присаживаюсь рядом.
– Ладно, прости, – чуть приходя в себя, говорю я. – Но как же так?
Ты качаешь головой.
– Да всё равно. Ожидать, что я туда попаду, всё равно что верить, будто детей находят в капусте, – можно только до определённого возраста.
– Но ты попала туда. Они тебя принимают, просто нет денег.
– Думаешь, когда я буду устраиваться на работу, это кого-то заинтересует?
– Что, если попробовать написать им или позвонить и объяснить ситуацию. Можно же что-то сделать, – я хватаюсь за любую соломинку. – Ты же не можешь так сдаться. Ты никогда не сдаешься.
Ты печально смотришь на меня и тяжело вздыхаешь.
– Прости, Сид, – ты отдаёшь моё письмо, – но ты поедешь в Массачусетс один. Без меня.
Апрель
50
Флоренс Вёрстайл
Синтии понадобилось не слишком много времени, чтобы сшить мне платье. Она ловко сняла с меня мерки, и буквально через час эскиз появился на бумаге. Это было светло-кремовое почти белое платье с довольно пышной юбкой ниже колен и шлейфом такой же длины, крепящимся на спине к одной широкой бретели. В нем я походила на девушек с черно-белых фотографий из прошлого: таких же женственных и нежных.
Так как Синтия тратила всё своё свободное время на пошив моего платья, она совсем забыла о себе. Я предложила ей помочь с поиском наряда, но она лишь сказала, что в Корке ничего нормального не найти. Тогда я поговорила с Джейн, и мы решили отправиться на выходные в Филадельфию. Синтия долго упиралась, но в итоге сдалась с условием, что она оплатит бензин для поездки. Она знала о нашем положении.
Мы выехали около семи утра в субботу. Поездка в одну сторону занимала около трёх часов. Джейн была за рулем. Я сидела рядом с ней. Молли и Синтия – на заднем сиденье. Джейн включила песню Spice Girls «Wannabe», из-за чего я покосилась на неё, спросив:
– Что это?
– Spice Girls, – ответила она просто.
– Я знаю, кто это поёт, мне интересно, почему это играет.
– У нас ведь девичник, – она улыбнулась и в целом вела себя словно старшеклассница. Я никогда не видела её такой.
– И вправду девичник, – послышался голос Синтии с заднего сиденья.
– У нас девичник! – радостно взвизгнула Молли, но потом вдруг притихла: – А что такое девичник?
51
Спустя час, когда плей-лист Джейн проиграл несколько раз, Молли и Синтия посапывали на заднем сиденье, разлёгшись друг на друге. Я бодрствовала, глядя в окно. Ехали в тишине.
– Спасибо тебе, – слабо поблагодарила я, неловко глядя на Джейн.
– Ты никогда ни о чём меня не просила, так что мне было приятно, когда ты обратилась ко мне, – призналась она серьёзно, смотря на дорогу.
– Да, – буркнула я. – Спасибо.
– Ты же знаешь, что всегда можешь попросить у меня помощи, когда она тебе нужна?
– Знаю.
– Но обращаешься за ней нечасто.
– Я… ты же знаешь, что у меня проблемы с доверием.
– Знаю. Но мы семья. Ты можешь доверять мне.
Я знала, но мне было сложно говорить с ней о личных вещах.
– Мы с отцом долго думали насчет Гарварда и… решили, что можно попробовать заложить дом в Корке.
– Нет, – тут же выпалила я, – мы уже назакладывались.
Когда Джейн заболела, мы потратили все свои сбережения, даже потеряли дом в Буффало. Корк не лучшее место, но всё же жить здесь в доме с фиолетовой крышей лучше, чем на улице.
– Я знаю, о чём ты думаешь. Но сейчас у нас другая ситуация. К тому же мы в тебя верим.
– Не надо, – взмолилась я. – Да и в чём разница? Мы так же бедны. И отец точно так же может потерять работу. Нет, – я покачала головой, – об этом не может быть и речи.
Какое-то время, очень долгое время, потребность поступить в Гарвард была для меня такой же сильной, как нужда в воздухе или воде. Я так отчаянно хотела стать лучшей, что меня не пугали ни бессонные ночи, ни обмороки от усталости.
Когда Джейн болела, я практически всегда находилась с Молли: отводила в детский сад и забирала из него, кормила, укладывала спать. А после этого, сидя за учебниками, порой забывала даже поесть. И ни отец, ни Джейн не замечали этого, потому что были слишком заняты его работой и её раком.
Я хотела доказать им, себе, маме, что способна на большее что и при таких условиях могу добиться невозможного. А сейчас я устала. Я дико устала быть лучшей.
Я по-прежнему хотела учиться, однако не находила в себе сил, чтобы бороться за это, ведь это желание больше не грызло меня изнутри. Я думала, что не переживу отказа, но пережила, не проронив и слезы. Та девочка, которая хотела порвать любого, кто говорил, что её мечты нереальны, уже не я. Больше не я.