Письмо из прошлого - читать онлайн книгу. Автор: Роуэн Коулман cтр.№ 35

Но я не рассказала. Не захотела рассказывать о волне горя, которая накрывает меня всякий раз, когда я осознаю, что вовсе не являюсь продолжением самого доброго и сердечного человека, который с нетерпением ждет возвращения своих дочек домой и которого я так сильно люблю. А при мысли о том, что тот насильник продолжает жить во мне, хочется вырвать все вены из собственного тела.

Я не рассказала о том, что горжусь мамой за то, что она сделала, и что если бы я знала об этом раньше, то сделала бы все, что в моих силах, чтобы снять с нее чувство вины. И теперь я просто ненавижу себя за это чувство. Я бы не стала говорить обо всем этом, точно не вслух. Потому что я верю, нет, просто должна верить, что могу уничтожить всю эту боль, страдания и, возможно, даже пагубные привычки и болезнь моей сестры, — если я правильно понимаю все, что происходит. Если я смогу вернуться в тысяча девятьсот семьдесят седьмой год и предотвратить нападение как таковое. А если у меня это выйдет, тогда это чудо — моя жизнь — будет стоить того, пусть даже в процессе я сама и перестану существовать.

— Миссис Финкл говорит, что на углу Восемьдесят первой и Четвертой есть фотостудия, — говорю я. — Она не знает, есть ли у них фотолаборатория, но я подумала, что если она находится на пути твоего паломничества, то мы могли бы заглянуть туда. Было бы неплохо узнать, есть ли возможность проявить пленку, которая проделала такой путь.

И конечно, я не упоминаю о том, что хочу проверить свою теорию и узнать, получилось ли заснять события, происходившие за тридцать лет до моего появления на свет. А еще я хочу получить весомое доказательство или величайшего научного прорыва всех времен, или того, что у меня поехала крыша. Или то, или это. В любом случае я просто хочу найти хоть что-то, что позволит мне без проблем вернуться туда, где я должна быть, — домой. Потому что я и правда хочу вернуться домой. К людям, ради которых делаю все это.

Вырваться из тысяча девятьсот семьдесят седьмого года прошлой ночью оказалось сложнее, чем мне хотелось. Я гуляла почти час, бесцельно шаталась по улице среди прохожих, переступая через мусор, забившийся в водостоках, — последствие летних забастовок и почти обанкротившегося города, находящегося на грани прекращения функционирования вообще, — избегая пьяниц, которые заполоняли улицы, как только садилось солнце и загорались огни.

А затем улицы заполнила совсем другая публика. Остатки дня растаяли. Задумавшись, получится ли когда-нибудь вернуться в свое время, я вдруг испытала такую болезненную тоску и желание увидеть сестру хотя бы еще раз, что у меня вырвался крик — не то стон, не то визг. Этого оказалось достаточно, чтобы группка парней обратила на меня внимание. В одно мгновение я видела, как они отрываются от стены и направляются в мою сторону, а в следующее они уже исчезли, а я вернулась. Моя кожа горела, словно весь ее верхний слой моментально истлел. Меня вырвало в канаву, глаза наполнились слезами, но, по крайней мере, в этот раз мне удалось устоять на ногах.

— По пути к «2001 Odyssey» можно найти абсолютно все, — говорит Горошинка. — Это далеко. Ну почему в Бруклине нет такси? До Манхэттена несколько дней пути. Почему бы нам просто не проехаться туда и не разведать, что да как? Позавтракать «У Тиффани» или станцевать на этом гигантском пианино из фильма «Большой».

— И ты правда с бóльшим удовольствием пошла бы осматривать достопримечательности, чем постояла бы на свалке заброшенных автомобилей, которая раньше была ночным клубом из фильма, который ты посмотрела примерно одиннадцать тысяч раз… в этом году? — спрашиваю я. — Ты вообще кто и что сделала с моей сестрой?

— Ладно, хрен с ним, ты права, давай сходим на эту заброшенную автомобильную свалку. Кто знает, какие еще чудеса мы увидим по дороге? — Горошинка ставит кружку на подоконник рядом со статуей Марии и сердечно машет миссис Финкл, которая, как мы обе знаем, наблюдает за нами из-за занавесок.

— У меня есть что-то вроде лаборатории. — Женщина за стойкой изучает нас внимательным взглядом. Она подтянутая и загорелая, и ее кожа выглядит так, словно она бóльшую часть своей жизни проводит на улице. Однако ей это подходит, все ее лицо покрыто веселыми морщинками, из-за чего кажется, что она всегда в хорошем настроении. Она указывает на портреты, висящие на стене, среди них — выпускницы в платьях, свадебные фото и собаки с влажными глазами.

— Но обычно я не позволяю людям с улицы туда заходить. Да и сама ею больше не пользуюсь. Теперь все в цифре, и я подумываю переделать ее в кабинет. Я даже не уверена, что у меня остались проявитель и закрепитель…

— Можно взглянуть? Пожалуйста! — Я одариваю ее своей самой лучшей улыбкой. — Ваше время, конечно же, будет оплачено.

— Что ж, повстречаться с теми, кто все еще пользуется пленкой, — это интересно… — Она сжимает губы, раздумывая. — Меня зовут Кристи Коллинз. Заходите, посмотрим, что у вас получится найти. Я останусь тут, мне нужно сделать одной невесте красивую улыбку. Если буду нужна — зовите, надеюсь, вы найдете то, что ищете.

Лаборатория очень маленькая, едва ли больше, чем шкаф, но после нескольких минут поиска я нахожу все необходимое: ванночки для проявления, множество жидкостей, хотя, думаю, одной порции будет вполне достаточно, и все нужные закрепители. На веревках, натянутых вдоль всей лаборатории, даже имеются прищепки.

Я беру «Pentax», вручную перематываю пленку, открываю камеру и вынимаю ее. Выключив лампу и включив красный свет, я наматываю пленку на катушку и кладу в контейнер. Наливаю остро пахнущий проявитель, осторожно, чтобы избежать пузырьков воздуха, и стараясь припомнить все, чему учил меня папа все эти годы.

— Долго еще? — спрашивает Горошинка.

— Пока не знаю, — отзываюсь я. — Папа всегда говорит о шести минутах. Ты видишь, что у тебя на часах?

— Нет, — говорит Горошинка. — Шесть раз посчитаю до шестидесяти.

Это лучшее, до чего у нас обеих получается додуматься, так что мы ждем, и Горошинка пристукивает пальцем по столу, пока мы считаем про себя.

— Пора, — говорит она.

Я осторожно лью жидкость, останавливающую проявление, и встряхиваю пленку, а затем добавляю закрепитель.

— Так, а теперь нужно высушить, — говорю я, подвешивая пленку на веревке. — Понятия не имею, что у нас получится.

Спустя пару минут я включаю свет, и мы с Горошинкой бок о бок разглядываем пленку. Сразу же бросаются в глаза снимки, которые я сделала по пути из аэропорта: дома и улицы, обрамленные окном такси. Затем появляется Горошинка, позирующая по дороге то тут, то там. Слепая белоокая статуя Девы Марии и миссис Финкл в дверях своего дома.

Нервы натянуты и звенят. Я беру лупу, чтобы внимательнее изучить снимки здания. Мне страшно оттого, что я могу случайно увидеть чье-то лицо, выглядывающее из щели в жалюзи, но не нахожу ничего необычного. Здание на пленке выглядит стабильным и спокойным. Простые пустые развалины, переполненные разве что секретами и загадками.

А затем сразу же следуют пять почти черных снимков — эти фотографии я сделала в мастерской сразу после нашего первого прихода. Как я и предполагала, разобрать на них что-то практически невозможно. Пятно света от фонарика, все размыто и бессмысленно. Я пропускаю пленку между пальцами до самого конца и с замиранием сердца ищу фотографии, сделанные в компании Рисс и ее друзей. Ничего.