– Что он имеет в виду, говоря о защите? Защита от кого? От Патруса? – Я стараюсь по возможности избегать ненавистного жениха; каждый раз, когда я его вижу, он убеждает меня немедленно лететь в Бритис и выйти за него замуж.
Люсьен качает головой:
– Вы слишком узко мыслите. Мы все здесь играем в игру: держись за власть, которой обладаешь, заимствуй ее у других, если можешь, и что бы ни случилось – чего бы это ни стоило, – не будь тем, кто проиграет. Арден не может жениться на вас сам, не сейчас. Но когда король болен, он видит возможность отделить вас от Патруса и от Зигфрида, чтобы объединить Атратис с интересами Дакии.
– Но даже если король болен, у него двое детей. И королева.
– Похоже, она в основном озабочена состоянием здоровья своего мужа и тем, чтобы свадьба Одетты состоялась; по крайней мере, таким образом доминион Олорис останется верен монархии, – он сверяется со своей записной книжкой. – Это напомнило мне, что вам предстоит еще одна примерка платья невесты.
– А вы не думаете, что остальные доминионы останутся верны Арону и Одетте?
– Арон, к сожалению, не имеет отношения к делу, поскольку Собрание отодвинуло его. Одетта… – Он поджимает губы и бросает на меня косой взгляд. – Она еще менее политизирована, чем вы. Она пешка. Я не уверен, что она когда-нибудь станет настоящей королевой.
– Мне кажется, вы ее недооцениваете. И ее брата, – мы оба замолкаем. Письмо Ардена лежит у меня на коленях; я начинаю складывать и разворачивать один из уголков. – А как же Зигфрид?
Несмотря на болезнь короля, Зигфрид держится своего плана и вернулся в Олорис. Часть меня скучает по нему, несмотря на его ошибочные предположения и пренебрежение чувствами Одетты. Я не могу перестать думать о том, где он может быть и что он может узнать о смерти моей матери. И все же я рада, что мне не придется видеться с ним, по крайней мере какое-то время.
– То, что он сейчас покидает двор, – хороший знак, не так ли? Я имею в виду, что у него больше честности, чем у других.
– Все зависит от того, почему он ушел, – темные глаза Люсьена вопросительно смотрят на меня, но я не отвечаю. – Он уже контролирует Олорис с практической точки зрения. Он собирается стать королем, что даст ему власть над Собственностью Короны. И благодаря вашей дружбе, – он делает ударение на слове, которое мне не нравится, – он может попытаться оказывать влияние на Атратис.
Я открываю рот, собираясь возразить, что Зигфрид не контролирует и не будет управлять мной. Но, конечно, Люсьен прав. Если я не найду способ трансформироваться, не полагаясь на зелья Зигфрида, он обязательно найдет.
Поскольку королева в основном изолирована в королевских апартаментах, ухаживая за своим мужем, принц и принцесса больше, чем когда-либо, предоставлены сами себе. Я начинаю завтракать с Одеттой. После того, что сказал и сделал Зигфрид, я беспокоюсь о будущем счастье моей кузины. Она заслуживает лучшего, чем тратить свое время на мечты о романе, который ее жених, кажется, не может дать ей. Я стараюсь как можно деликатнее осведомиться, не изменились ли ее желания. Но Одетта не хочет говорить о своем браке, она только соглашается, что королева должна продолжать планировать свадьбу. Она не будет втянута ни в обсуждение будущего королевства, ни в его законы; она просто смеется и говорит, что я слишком серьезна и что какое это все имеет значение, пока у нас есть чистое небо, в котором можно летать. Я понимаю, что она защищается, и мне жаль ее.
Мои отношения с Ароном до сих пор не восстановлены. Но однажды утром он загоняет меня в угол в прихожей.
– Кузина. Я так понимаю, ты не полетишь сегодня днем?
– Нет. – Я чувствую, как будто я должна придумать оправдание. – Люсьен думает, что позже может начаться гроза.
– Значит, Руквуд теперь эксперт по погоде? – Он выгибает бровь. – Я и понятия не имел, что он настолько талантлив. Мое предположение основывалось на отсутствии лорда Зигфрида – я скорее предполагал, что твой внезапный всплеск интереса к полетам был больше связан с его привлекательностью, чем с прелестью полета. Но я полагаю, что грозы могут тебя вспугнуть.
Я вздыхаю и скрещиваю руки на груди.
– Арон, у тебя есть реальная причина говорить со мной или ты просто хочешь оскорбить меня? Потому что, если последнее, у меня действительно нет времени, – он все еще ухмыляется. – Прости, что я забыла покататься с тобой, но тебе не кажется, что ты уже достаточно наказал меня? Если пытаешься причинить мне боль, то тебе это удалось. – Я пытаюсь уйти. Но Арон зовет меня.
– Кузина…
– Что?
– Прокатись со мной сегодня после обеда.
– Значит, ты сможешь целый час рассказывать мне, какой будет моя жизнь, когда я выйду замуж за Патруса, и как он собирается… – Я замолкаю, даже мысль о Патрусе вызывает у меня отвращение. – Не думаю, что смогу. Кроме того, у меня есть работа. Виржиния из Ланкорфиса хочет посоветоваться со мной по поводу еще одного ходатайства о расширении доли для бескрылых. Теперь я могу идти?
– Просто… послушай меня на минутку. – Арон смотрит на пустой рукав своей туники и начинает теребить свободную нитку. – Я думал… я думал, что ты такая же, как я. Я думал, что, что бы ты ни утверждала, наконец-то при дворе есть кто-то еще, кто не умеет летать, кто-то, кто поймет, что я чувствую. А потом, когда я увидел тебя с Зигфридом, в то утро… – Он сглатывает и переводит дыхание. – Это меня разозлило, слишком разозлило, чтобы я мог ясно мыслить. Извини. Мне жаль, что я причинил тебе столько неудобств.
Я прикусываю губу. Часть меня хочет сказать ему правду: я такая же, как ты. Мое выздоровление – ложь: я все еще не могу трансформироваться, и в итоге я дала Зигфриду больше власти над собой, чем вообще могла себе представить.
– Я понимаю, Арон. – Он не поднимает глаз, и я касаюсь его руки. – Во сколько ты хочешь пойти?
– В восьмом часу? – Он вдруг улыбается, и на этот раз я вижу в нем мальчика, человека, которым он мог бы стать, если бы не его ужасный отец, и то, как его будущее и мечты были вырваны у него. – До того, как объявятся грозы Руквуда.
Несмотря на извинения Арона, я не особенно рада нашей поездке. Но мой кузен ведет себя как нельзя лучше. Он не упоминает ни о Патрусе, ни о Зигфриде и приберегает большую часть своего сарказма для королевы, которую он обвиняет – насколько я могу судить, только из-за своей неприязни, – в том, что она каким-то образом способствовала болезни его отца. Когда я говорю, что мне жаль ее, что у нее, возможно, не было выбора в принятии предложения его отца, он усмехается и отмахивается от моих слов. Но при этом сохраняет хорошее настроение и приглашает меня отобедать с ним и его сестрой.
Если не считать нескольких раз, когда я ужинала с Летией, это был самый непринужденный ужин с момента нашего прибытия в Цитадель. Арон, похоже, старается быть менее язвительным и не тратить все свое время на придирки к людям. В присутствии брата Одетта не упоминает ни о Зигфриде, ни о свадьбе, и она удивительно остроумна. Вдали от моего дяди и гнетущей формальности придворных банкетов мои кузены более расслаблены, более спокойны, чем я когда-либо видела их.