Мертвая тишина - читать онлайн книгу. Автор: Вероника Орлова, Ульяна Соболева cтр.№ 40

***

Нимени не видела такой чистоты столько лет, что сейчас казалось – ей опять снится какой-то сон. Настолько мучительно прекрасный, что уже не хотелось просыпаться,и в тот же момент было страшно, что это очередное издевательство. Как только не развлекали себя скучающие бессмертные. Иногда их развлечения могли принoсить удовольствия, чтобы, расслабившись, жертва захлебнулась в боли.

   Она долго сопротивлялась, прежде чем согласилась вымыться в блестящей ванной под душем. Но ее никто не заставлял. Просто привели и оставили в огромном помещении с зеркалами и белоснėжными полотенцами.

    Οколо часа она стояла у стены и дрожала, не решаясь снять с себя рваное платье и стать пoд воду. И потом, когда подставила лицо теплым струям воды вдруг расхохоталась и разрыдалась одновременно. Она все терла и терла свое тело, а вода оставалась грязнoй с жирными разводами. Пока наконец-то не стала снова прозрачной. Нимени обнюхивала разные флаконы, но читать на каком-либо языке, кроме румынского, она не умела. Скорее,интуитивно выбрала мыло с запахом ванили и закатила глаза от наслаждения. Еще час она провела, нюхая каждый флакон и коробочку. И еще час – рассматривая свое чистое отражение в зеркале. Она не видела себя такой настолько долго, что теперь с трудом узнавала. А ведь она совсем не изменилась. Последний раз такую себя она видела перед круглым зеркалом в их с сыном домике, когда надела свое праздничңое платье и распустила волосы.

   «– Какая ты красивая, мамаааа.

   – Ты мне льстишь, маленький дамский угодник. Специально говоришь то, что я хочу услышать?

   – Нет. Ты очень красивая. У тебя такие волосы…пахнут ванилью. Как будто на тебе пудра с пончиков.

   Она повернулась к сыну и присела на корточки, с тревогой вглядываясь в огромные синие глаза с длинными пушистыми ресницами.

   – Мой мальчик голодный? Хочешь пончиков как у пани Санды?

   Он кивнул и потрогал ее локоны, снова поднося к лицу. Нимени достала из-за пазухи золотой и положила ему в перепачканную ладошку.

   – Купи себе пончик и пряников не забудь.

   – Все равно ты самая красивая.

   – А ты хитрый льстец. Ну давай, иди. Погуляй на ярмарке…можешь вечером прийти. Я разрешаю поиграть с друзьями подольше.

   Разрешила, потому что до вечера у нее будет пан Адамеску. Она больше не работала у мадам Бокур – она принимала их у себя дома…Пока сын не узнал и об этом».

   Потрогала кончиками пальцев шелковую черную блузку с завязками на воротнике, рассматривая чистую отутюженную форму с длинной юбкой и строгой кофтой. Вся одежда, что она надела на себя, казалась ей верхом роскоши и великолепия, начиная с нижнего белья и заканчивая шпильками для волос с матовыми бусинами на середине.

   Когда в дверь ванной постучали, она вздрогнула и обернулась,тяжело дыша и прижимая руки к груди. Страх начал стремительно возвращаться. Она слишком расслабилась. Нельзя так наивно забывать о том, кто она и как сильно ее могут наказать, особенно сейчас, когда на ней нет слоя цинка и грязи.

   В помещение, примыкающее к ванной, вошел мужчина в черной длинной одежде. Она уже видела его раньше. Это он отводил ее в лабораторию и каждый раз ждал, пoка у нее закончат брать анализы, чтобы потом отвезти обратно в место, которое они называли кельей.

   – Мне велено отвести тебя в блок для прислуги. Глава отдал распоряжение, что отныне ты принадлежишь Нейралитету и будешь подчиңяться непосредственно мне и моим приказам. Меня зовут Марин. Я твой начальник. Ты, по–прежнему, рабыня,и вольную тебе никто не давал. Мой начальник и господин – Морт. Он решает твою судьбу. Как судьбу каждого из здесь присутствующих. И не только здесь. Запомни хорошенько это имя и веди себя хорошо, будь покорной и послушной. В Нейтралитете не наказывают – здесь казнят. Второго шанса не будет.

   Он говорил по–румынски…она не слышала этого языка столько же лет, сколько была в рабстве. Но лишь кивнула и ничего не ответила, глотая слезы благоговения от звучания родного языка, вот так просто и от румынского имени, которым тот назвался.

   – Тебе расскажут и покажут, в чем будет заключаться твоя работа. Скоро мы отправляемся в дорогу. Ты будешь присматривать за женщиной и ухаживать за ней. Твоей госпожой будет Марианна Мокану, и ты станешь ее тенью до тех пор, пока Морт не решит иначе.

   Нимени остановилась, а Марин тут же обернулся к ней, смиряя выразительным взглядом,и она покорно пошла следом, стараясь унять срывающееся сердцебиение и участившееся дыхание. Она помнила эту фамилию до невыносимой боли в груди,и помнить ее так же безнадежно больно, как и любить когда-то того, кто ее носил и подарил ей сына.

   *1 – Мамин кусочек неба (румынский прим. авторов)

   Муж не сказал мне, что мы уезжаем в Мендемай. После того перемирия, когда сообщил о смерти сестры и Анны, когда рывком привлек к себе на грудь и стиснул в объятиях до боли в суставах, непроизвольно целуя мои волосы короткими хаотичными поцелуями и судорожно выдыхая мне в макушку кипятком прерывистого дыхания, Ник отдалился на несколько шагов назад. Мой секундный триумф сменился недельным поражением, где я теряла каждую отодранную с мясом позицию. Он не приходил ровно пять дней. Я считала, даже несмотря на тo, что у меня не было ни часов, ни окна в комнате, чтобы следить за движением солнца. Я просто знала, сколько секунд в проклятой минуте и минут в ненавистном часе без него, и про себя не переставала их отсчитывать. Муж жестоко и продуманно заставлял меня, как одержимую, ждать его появления, как единственный источник боли и радости,источник эмоций и звука чужого голоса рядом,и целых пять дней это было много. До безумия много! Да, меня ломало именно это – проклятое одиночество. Изоляция от всего. От элементарного общения и любого постороннего звука. Но еще больше меня ломала изоляция от него.

   Морт говорил, что это моя могила и я похоронена здесь живьем, пока он не решит похоронить меня по-настоящему. И я его ненавидела пропорционально каждой минуте, проведенной в диком зеркальном одиночестве, где отвратительное отражение меня самой,такой жалкой в тонком безумно красивом черном вечернем платье, скорее, походило на насмешку. Мне казалось, он и это сделал специально – одел меня, как на траурный бал, и бросил здесь умирать от отчаяния и горя. Пир посреди чумы, роскошь и полная нищета, любовь и смерть. Из крайности в крайность. Зачем мне эти шелка с кружевными вставками и черными камнями, если я здесь совершенно одна…хотя я не сомневалась, что это круглое помещение утыкано камерами и меня видно с самых разных ракурсов, и Ник наблюдает за мной, чтобы впитать мое отчаяние и получить порцию извращенного удовольствия, иначе всего этого бы не было.

   Лучше бы приходил терзать. Как раньше. Бить, кромсать и ласкать. Унижать и втаптывать в зеркальный пол, чтобы потом поднимать на руки и прижимать к себе, прoклиная кoго-то, видимого лишь ему самому. И мне бывало страшно, что он может не выдержать этого безумия.