Элен Сент-Клер привлекала меня тем, что она являлась воплощением Греха. Но теперь у меня словно пелена упала с глаз. Развеялся окружавший ее ореол таинственности, возбуждение прошло, и она больше не вызывала во мне никаких эмоций. Я был уверен, что на этом наши отношения закончились.
Скажи мне кто-нибудь в тот момент, что я снова вступлю в любовную связь с Элен, я бы просто рассмеялся в лицо этому человеку, а если бы он вдобавок поведал мне, при каких обстоятельствах это произойдет, наверняка счел бы его сумасшедшим.
* * *
Не знаю, как это у меня получается, но любая комната, которую я обживаю, очень быстро приобретает вид запущенной и неуютной берлоги. Все столы, тумбочки и подоконники заполняются грудами потрепанных книг, среди которых можно при желании найти несколько дешевых трубок и мятых галстуков. И все это, как правило, обильно посыпано трубочным табаком.
Но сейчас, когда я вошел в свой гостиничный номер, он показался мне особенно нежилым. Не знаю почему — то ли из-за аккуратно убранной постели, в которую я не ложился, то ли из-за того, что меня знобило и хотелось спать, — но комната выглядела абсолютно чужой, холодной и неуютной. Меня охватило какое-то ужасно неприятное чувство.
Подойдя к шкафу, я понял, откуда оно взялось. Замок шкафа был взломан. Я пересчитал находившиеся там персидские кодексы: все оказались на месте. Но зато исчезли мемуары Ленгля де Фреснуа — та самая рукопись, за которой граф Гвинед послал меня в Лондон. Ее украли.
Я растерянно заметался по комнате, потом выскочил в коридор и побежал вниз, в контору владельца отеля. Мое сообщение повергло его в ужас, но он ничем не мог мне помочь. В отеле дым стоял коромыслом: вчера вечером в Лондон нагрянула целая армия шотландских болельщиков, которым предоставили возможность приобрести за полцены билеты на матч по регби Англия — Шотландия, и весь город наводнили экстравагантные шотландские юбки и береты.
Ничего не оставалось, как прибегнуть к услугам Скотланд-Ярда, хотя, глядя на вещи реально, следовало признать, что шансы на успех почти равнялись нулю. Вряд ли преступник спрятал рукопись в отеле, а найти ее в Лондоне, городе с восьмимиллионным населением, — задача практически невыполнимая. К тому же вполне вероятно, что она уже успела покинуть пределы Англии и сейчас летит на восток в почтовом самолете какой-нибудь индийской авиакомпании.
И все-таки я решил обратиться в полицию. Поднялся к себе в номер, принял ванну, побрился и снова спустился в холл. К моему удивлению, там меня ждало письмо. Портье сообщил, что его четверть часа назад принес какой-то мальчишка. Письмо было напечатано на машинке и содержало следующий текст:
«Не делайте опрометчивых шагов. Если Вы хотите вернуть то, что у Вас пропало, будьте сегодня в девять вечера в кафе «Рояль». Не вздумайте связываться с полицией, иначе ничего не получите».
Неизвестный злоумышленник, видимо, был уверен, что полиция не сможет напасть на след. Да и граф Гвинед вряд ли согласился бы вмешивать в свои дела полицию. Ведь на другой же день об этом растрезвонили бы все газеты, а граф больше всего на свете боится огласки.
Немного поразмыслив, я отправил через рассыльного телеграмму в Ллэнвиган:
«Рукопись украли, но я иду по следу, надеюсь вернуть, подробности письмом».
После этого написал письмо, велел отправить его экспресс-почтой и сходил пообедать. Затем вернулся к себе в номер, принял бромурал и лег спать. Если бы в тот момент весь мир рухнул в тартарары, даже это не заставило бы меня отказаться от послеобеденного сна.
Кафе «Рояль» было единственным из всех подобных заведений в Лондоне, где старательно сохранялся французский дух. На воротах, на шапке изображенного в натуральную величину егеря, на всех чашках и ложках красовалась большая буква N, окаймленная лавровыми ветвями, как будто это кафе являлось детищем Наполеона. Черный кофе там подавали в стаканах, воздух был спертый, застоявшийся, поскольку помещение никогда не проветривалось, а стулья — чрезвычайно неудобные. Все это вкупе создавало ощущение, будто человек попал в Париж. Когда-то сие заведение было излюбленным местом встреч английской интеллигенции, там и сейчас еще попадается интересная публика, главным образом из числа молоденьких актрис и смышленых иностранцев.
Я занял столик возле стены и начал ждать, нервно поглядывая на дверь.
В четверть десятого ко мне подошел незнакомец.
— Доктор Батки? — спросил он.
— Да.
Мужчина сел за мой столик.
И тут я узнал его. Не каждый день встречаются такие дегенеративные лица зеленовато-пепельного оттенка с глубокими, как у покойника, глазными впадинами. Это был тот самый человек, которого я видел в Фонтенбло в обществе Элен Сент-Клер. Помнится, кто-то говорил, что он врач.
— Надеюсь, нам здесь никто не помешает, — сказал он, оглядываясь по сторонам.
Один из ближайших к нам столиков пустовал, за другой только что села экзотическая пара: бородатый индус в тюрбане и необычно крупная женщина также в национальном индийском одеянии.
— Если не возражаете, давайте говорить по-немецки, — сказал мой собеседник. — Береженого Бог бережет. Думаю, наши соседи не знают этого языка.
— Как вам угодно, — согласился я.
— Интеллигентным людям не нужно много времени, чтобы договориться, — заметил он.
Пожалуй, я был несправедлив к нему. При всей его отталкивающей внешности у него все-таки было интеллигентное лицо.
— Рукопись, ради которой вы приехали в Лондон, находится у меня. Смею вас заверить, мы прекрасно обо всем информированы. Вы еще не успели добраться до Лондона, а нам уже было известно, что граф Гвинед поручил вам добыть рукопись, которая его очень интересует.
— Примите мои поздравления, — сказал я. — Но в целях экономии времени хотелось бы сразу внести ясность в один вопрос. Вероятно, ваши следующие слова будут: «Доктор Батки, вы известный врач». Позвольте мне сразу же заверить вас, что я не имею никакого отношения к медицине…
— Знаю, знаю. С этим мы уже разобрались. Пойдем дальше. Не вижу причин скрывать, что вышеупомянутая рукопись меня весьма разочаровала. Семейные предания, описания причуд высокородного аристократа — и ничего такого, что могло бы нас заинтересовать.
— Кого это «нас»?
— Мы еще вернемся к этому. Словом, я хотел сказать, что эта рукопись мне, в сущности, не нужна, и вы можете получить ее обратно. Конечно, на определенных условиях.
— То есть вы собираетесь меня шантажировать. Сударь, у меня нет денег, а кроме того, я не имею ко всему этому никакого отношения. Почему бы вам не обратиться непосредственно к графу Гвинеду?
— Ну что вы, зачем? Граф Гвинед по сравнению с нами — голь перекатная. Что с него возьмешь? Нас интересуете вы.
— Не понимаю.
— Я вас прошу о том же, о чем просила Элен Сент-Клер: напишите, что вы видели в ту ночь, и особенно о том человеке, который стоял на балконе, когда оттуда упал Мэлони.