Он в своем департаменте второе лицо, а первым ему не бывать: здесь тоже не расисты сидят, им что кореец, что русский. Тем не менее его пытались перетянуть аж в КНБ – умение работать все-таки кой-чего стоит. Генка (это я уже стороной узнал) известен еще и неподкупностью. Однако брать самому и смотреть в сторону, когда берут другие, – вещи очень разные. Люди друг с другом, низ с верхом здесь крепко связаны и повязаны. Сейчас он занимается громким делом: в загородном ресторанчике у переезда через Убаган был застрелен из автомата вместе с шестью (!) шестерками уголовный авторитет краевого значения, пировавший с начальником следственной части района.
– Но самому тебе предлагают? – допытывался я.
– Бывает.
– Ну и как, трудно устоять?
– Иногда приходят в голову мысли исправить свое материальное положение. Но как приходят, так и уходят.
– А угрожают?
– Бывает.
– Ну и что ты делаешь?
– Ничего не делаю. Живу.
– И много вас таких?
– Есть. Но надо учесть и социальные корни. Постовые милиционеры, вот те самые, кто нас охраняет, по полгода не получают зарплату – значит мы должны закрывать глаза на то, что они щиплют ларечников.
– А какие новые преступления ты чаще всего видишь?
– Директора совхозов пищат, их обкладывают данью. Поставят во время уборочной запчасти, гээсэм под будущее зерно, а потом не разрешат продавать, гноят на элеваторе – выжидают цены.
Когда мы, дружно потирая щеки, возвращались по ночной Акдале, Генка со значением указал на бывший обком: все уходит сюда. Мы с почтением оглядели темную дылду с новым гербом.
Не изменяй теченья дел: привычка – душа держав. Может быть, на этом самом месте начальник здешнего ОБХСС, как все в Акдале, бывший дядин студент, так же значительно показывал ему на это же самое здание: «Все уходит сюда».
Витька жил в одном доме с моей тетей – типичном доме старого Акдалинска: рубленый верх и кирпичный низ – между примерно такими же домами, в одном из которых располагалась милиция, а в другом вытрезвитель. Потом все три дома снесли и выстроили новое, идеально безликое двухэтажное здание УВД со всеми службами разом. Тетушка с дядей переехали в новую пятиэтажку, а Витька остался служить в милиции. И дослужился до майора. Выше не пошел – «отказался обрезаться». Зато облысел дочиста. Работу выполнял малоприятную – то он участковый, то ответственный за «химиков», особых подвигов не совершил, но и особой благодарности не требовал: пенсию выслужил, и слава богу. А любить он по-прежнему любил рыбную ловлю, и чем дальше от социума, тем лучше клевало. Поэтому ему что Россия, что Казахстан – один хрен. Но он опасается, что его пенсионные тенге в количестве восьми тысяч вдруг возьмут и перестанут платить: пошлют договор с Россией туда же, куда и весь Союз, – и чего будешь делать?
Г. Померанц где-то писал, что в современном мире совсем уж невозможно разделить «войну» и «мир» – историю и частную жизнь: самые внеисторические, так сказать, люди начинают рассуждать о вопросах исторического масштаба. В этом одна из серьезнейших опасностей переломных эпох: люди, впервые об этом задумавшиеся, выносят приговоры в таких вопросах, в которых никогда еще не сходились искушеннейшие профессионалы, и вносят туда модели, выработанные в бытовых столкновениях: «Чечня началась из-за того, что у Черномырдина там был бизнес». Витька молодец хотя бы уже за то, что не ищет за своими неприятностями злого умысла кучки заговорщиков.
– Чего меня бесит – на самых крупных деньгах, начиная с пятисот тенге, везде аль-Фараби! Своих бабаев было не набрать! Он родился в Чимкенте или Джамбуле – значит ихний! Жалко, что Хрущев не доделал: он Крым отдал хохлам, а северный Казахстан собирался отдать русским – и был бы порядок. А теперь собираются по нескольку областей объединить в округа – аймаки. Если у нашего акима… аким – он же, засранец, парторгом совхоза был!., если у него денег не хватит откупиться, нас отнесут или к Петропавловску или к Актюбинску – будем сидеть и без электричества, и совсем без зарплаты.
Речь идет о зарплате жены – она в паспортном столе уже полгода (какая-то мировая константа) ничего не получает – «а казашки рядом получают». Жена пыталась челночничать, ездила с бабами в Ленинград (в Акдале он еще далеко не Петербург) за обувью. Нашли в одном магазине самую дешевую, смотрят – а их мальчики внизу поджидают, в коже, со стрижеными загривками. Они к продавцам, те вывели их через черный ход совсем на другую улицу. Пока дотащились до прицепного вагона, чуть богу душу не отдала. За Пермью села братва, всю ночь гудела, а они тряслись на боковых местах – ей этого надолго хватило. Да и место все-таки жалко терять – начнут же когда-то все-таки платить!..
Сам Витька тоже иногда подрабатывает «формой» – сопровождает какой-нибудь груз при погонах (но без оружия). Но это так, мелочевка.
– Мне все равно где жить, мне лишь бы лес, река, облака. И чтобы рядом газ был – остальное я все сам сделаю. Этим летом мы хорошо на рыбе просидели, соседи уже заранее знали, когда я привожу. За квартиру я могу получить тысячи три – две комнаты, место хорошее: рядом милиция, банк – никогда свет не отключают. Бывает, весь город в темноте, а у нас свет. За три тысячи можно в России какую-нибудь развалюху купить? Предлагали в Краснодарский край ехать, но там много богатых армян, я там на своем «жопорожце» буду вроде бомжа, надо ехать в Нечерноземье, там ты на любой мыльнице человек.
Но и Витька не хочет оставаться вне истории.
– В газетах только «ура, ура, ура», по телевизору по-казахски гонят одни эпизоды, а повторяют по-русски – они уже другие. Любой бардак – президент, как проститутка, только разводит руками: что же это получается? Нет, куда это годится? Да что ты разводишь руками, накидай им пачек, ты же президент! Да они на него забили, эти жузы-фуюзы – они его сильнее. Он специально в Акмолу переехал, чтобы эту сеть разорвать. Ну и русских, конечно, прибрать покрепче. Хотя нас и так обложили, уже и НТВ перекрыли: говорят, дорого, – хорошо, устроили тендер, выкупили частоту – старики бабки сдавали, предприятия! Сто тридцать тысяч долларов дали – нигде частота столько не стоит, самое большее – тридцать тысяч! И все равно заморозили, деньги так на счету и лежат. Уезжать надо – лес, река, облака… Но что тут у них будет, я не знаю. У казахов раньше семейные устои были – железобетон! По десять детей, все замурзанные, но все при отцах. Но у таких народов если уж начнут отрываться, то совсем без тормозов: в интернатах одни казачата. Брошенные, да. Бывает, русские бездетные пары хотят усыновить, так некого – одни узкоглазые.
– Ты это точно знаешь?
– Все говорят.
Мне тоже известны вовсе не факты, а лишь рассказы. И привожу я их отнюдь не потому, что считаю непогрешимо достоверными: они больше говорят о настроении людей, чем о полной панораме сегодняшнего – даже не Казахстана, а пускай хотя бы одной Акдалы. Реконструировать же события, создающие такие настроения, можно способами самыми противоположными – в зависимости от общей модели мира, исповедуемой реконструктором.