Стоило Анджело возвысить голос, как лязг прикладов немедленно стих. Хотя вслух он обращался к матушке Франческе, мысли его были устремлены к святой Цецилии. Сейчас она единственная могла защитить невинных, искавших спасения в ее стенах.
– Матушка Франческа, это отец Бьянко! Я здесь с капитаном немецкой полиции фон Эссеном. Он настаивает, что должен осмотреть здание. Полиция ищет укрывающихся евреев.
Анджело был почти благодарен, что может обозначить угрозу в четких и недвусмысленных выражениях, хотя и не знал, какой от этого прок – разве что напугать беженцев до смерти. Ни на что большее времени у них все равно не было.
Во дворе появилась матушка Франческа. Обычно она семенила по монастырю с невообразимой для ее возраста прытью, убежденная, что Божье дело не терпит промедления. Теперь же она тащилась к воротам нога за ногу. Руки настоятельницы были благочестиво сложены, лицо угрюмо.
– Отец Анджело. – Матушка приветствовала его легким поклоном и перевела взгляд на капитана.
– Откройте ворота, – скомандовал тот, не сводя с нее глаз.
Матушка Франческа вопросительно качнула головой, словно не понимала немецкий. Анджело не сомневался, что так оно и было, хотя требование капитана не вызывало сомнений на любом языке.
– Велите ей открыть ворота! – рявкнул фон Эссен.
Анджело повиновался, и матушка Франческа наконец отперла замок – с величайшей неохотой и двигаясь будто сонная муха. Солдаты СС тут же ринулись внутрь, едва не сметя по пути крошечную монахиню. На ногах она удержалась лишь потому, что в последнюю секунду уцепилась за створку ворот.
Капитан фон Эссен поднес ко рту рупор и прогрохотал, что все, кто немедленно не выйдет во двор, будут расстреляны. Анджело придерживал матушку Франческу под локоть. Он не осмеливался задавать ей никаких вопросов, чтобы не привлечь внимания солдат перешептываниями, однако исправно переводил все слова капитана.
– Нет! – закричала она, едва услышав о новом приказе. – У нас живут монахини-затворницы! Им нельзя выходить во двор, вообще нельзя покидать монастырь.
Анджело передал фон Эссену ее тревоги.
– Что ж. Тогда мы сами их навестим. – И капитан широко развел руками, как бы подчеркивая абсолютную гуманность такого выхода.
– Нет! – Настоятельница топнула ногой. – Только через мой труп! Мужчины в монастырь не войдут.
– Боюсь, тогда вы будете не единственной, кто погибнет, – сказал Анджело негромко. – Они убьют вас, а потом все равно войдут в монастырь. Лучше сберегите жизнь для завтрашних сражений.
– Прислушайтесь к падре, он говорит дело, – заметил капитан с улыбкой.
Анджело нестерпимо захотелось плюнуть ему в лицо.
– Ступай с сестрой в монастырь, Шредер, и возьми с собой трех человек, – распорядился фон Эссен. – Падре, идите с ними. Офицеру Шредеру может понадобиться переводчик.
Матушка Франческа шла впереди с низко опущенной головой, словно несла на своих плечах всю тяжесть мира. При этом она не переставала громко молить святую Цецилию о прощении. Вставив ключ в замок решетки, которая отделяла обитель от остального мира, она обернулась и с отчаянием спросила:
– Можно мне хоть объяснить им, что происходит?
– Nein, – ответил офицер, когда Анджело перевел ему просьбу. – Это только даст им время спрятаться.
Но монахини были уже готовы – ждали их, выстроившись в длинный ряд и сложив ладони в молитве. Им не требовались никакие объяснения. Склоненные головы в черных платах и белых чепцах были почти неотличимы друг от друга, и все же взгляд Анджело сразу метнулся в середину линии. Между юными сестрами стояло несколько монахинь, однако их молодость и миловидность неизбежно бросались в глаза. Анджело оставалось лишь молиться, пока офицер Шредер вышагивал вдоль ряда, разглядывая женщин в равной степени с презрением и подозрительностью.
Внезапно он остановился перед младшей из сестер, и та опустила голову еще ниже. Офицер вытянул руку и резко дернул ее за чепец, будто надеясь стащить его с головы, но тот даже не покосился. Остальные солдаты захихикали, и Шредер побагровел от злости.
– Сними это! – рявкнул он. Должно быть, он знал, что монахини согласно своим обетам стригутся почти наголо. Женщина с длинными развевающимися волосами немедленно вызвала бы подозрения.
Девочка бросила на Анджело панический взгляд, но тут же отвела его, словно понимая, что в ее ситуации это только навредит. Затем закрыла глаза и глубоко вздохнула. Анджело сделал то же самое. Вдруг с ее губ посыпались слова молитвы – молитвы, которую она с таким трудом заучивала, но все же вызубрила ради самосохранения.
– Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя и на земле, как на небе…
Солдаты СС начали переминаться с ноги на ногу. Она читала по-итальянски, но слова молитвы было нетрудно узнать на любом языке. Они находились в монастыре – месте, полностью изолированном от внешнего мира. Ни мужнин, ни женщин, ни солдат, ни священников. Перед ними стояли монахини-затворницы, и некоторые из немцев явно понимали, что это значит.
– Сними! – проревел Шредер, вплотную приблизив к ней лицо и обрызгав щеки слюной.
Девочка подняла руки и сняла черный плат. При этом она ни на секунду не прекращала молиться, а чепец так и остался на месте.
– Хлеб наш насущный дай нам на сей день и прости нам долги наши, – она взглянула прямо в голубые глаза немца, – как и мы оставляем должникам нашим…
– Все. Все их снимите! – заорал он, обводя монахинь дулом пистолета, и для наглядности снова дернул девочку за чепец. А когда она заколебалась, приставил оружие ей к голове. – Всем снять платки! Сейчас же!
Анджело попытался обуздать ярость. Он смертельно устал от немцев, которые походя приставляют пистолеты к головам женщин. С Евой поступили так же, а ведь она всего лишь оказалась в неудачном месте в неудачное время. Офицеры СС размахивали оружием с потрясающей наглостью и безнаказанностью. Анджело мог лишь молить Господа покарать их в свой срок по справедливости.
Солдаты нервно заерзали, почувствовав перемену в настроении командира. Монахини дрожащими руками начали расстегивать платы, и их голоса вплелись в начатый девочкой речитатив.
– И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь. – Все монахини до единой сняли платы и отвели глаза, избегая смотреть на мужчин. Те неприкрыто пялились на их стриженые макушки.
Анджело проглотил вздох облегчения. Две девочки-еврейки обрили головы почти до скальпа. Чуть заметный пушок делал их совершенно неотличимыми от сестер Святой Цецилии. Вероятно, расставшись с волосами, они спасли себе жизнь.
Шредер медленно убрал палец с курка. Глаза его полыхали, а губы были сжаты в тонкую полоску – расписка в нерешительности под полным бешенства взглядом. Еще через секунду он опустил оружие. Он выставил себя перед подчиненными полным идиотом и сам это сознавал. Наконец Шредер спрятал пистолет в кобуру и потопал обратно к решетке, которая с самого начала предостерегала их от вторжения.