Прию охватил жгучий гнев.
– Волнуется за меня? Ха!
– Ублюдок.
Отец произнес это очень тихо, однако Прию поразили ярость и яд, прозвучавшие в его голосе.
– Джейкоб рассказал тебе, что он сделал? – почти пропищала она, слыша в своем голосе унижение и досаду.
А почему это униженной чувствует себя она, а не Джейкоб?
– Я потом так и не смог до него дозвониться. Молодец, ничего не скажешь. Так что я подумал, что мне стоит приехать сюда и…
– Баба́…
Отец посмотрел на нее, и выражение его лица смягчилось.
– Я попытался до тебя дозвониться, но ты не брала трубку. Поэтому я позвонил в твой продюсерский центр, и они… Они мне все рассказали.
Его голос вновь задрожал от ярости.
Прия залилась краской. Вечеринка. Все эти люди. Вся ее команда. С чего ей вообще взбрело в голову устроить Джейкобу сюрприз? Если бы она этого не сделала, то по-прежнему находилась бы в уютном коконе неведения.
Однако теперь, похоже, о случившемся знал весь мир, включая ее семью.
– А дадиме
[31] об этом известно? – спросила Прия, надеясь, что отец не стал рассказывать о случившемся своей матери.
С чего бы ему это было делать? Они не были близки. Однако на тот маловероятный случай, если он это сделал, Прия хотела быть готова.
Она устало закрыла глаза. Только разглагольствований бабушки ей не хватало!
– Твоя бабушка не знает о Джейкобе, – ответил отец. – Она больна. Ее врач попросил меня как можно скорее вернуться в Индию.
Последние несколько месяцев он провел в Нью-Йорке, прилетев туда по делам.
Прия открыла глаза и уставилась на отца, пытаясь осмыслить сказанное.
– Значит, плохо дело.
Он кивнул:
– Ей недолго осталось. Я как раз собирался позвонить тебе, когда узнал о том, что случилось у вас с Джейкобом…
Прия рухнула на подушки, вновь ощутив соленый вкус горя и розовато-лиловый аромат потери.
У нее не было сил разбираться в своих чувствах к бабушке. Опустошенность, которую она ощущала из-за предательства Джейкоба, затмевала все.
– Ты поедешь со мной? Думаю, твоя дадима хотела бы, чтобы мы приехали вместе.
Больше всего на свете Прия желала погрузиться в пустоту, в сон без сновидений. Ей хотелось обо всем забыть.
Однако миру до ее желаний не было никакого дела.
Ее бабушка умирала, и, несмотря на их сложные отношения, она была частью жизни Прии. Как и Джейкоб. Теперь они оба менялись, становясь эфемерными, смертными, и это ошеломляло Прию, лишая ее мужества.
В тот день, когда ее мать скончалась от сердечного приступа, Прия была в колледже. Ее вызвали из класса и сказали, что ее мама умерла. Единственная мысль, которая вертелась в голове у Прии, пока она пыталась осмыслить произошедшее, была о том, попрощалась ли она с матерью в то утро.
Я никогда не прощу себе, если не увижусь с дадимой перед смертью…
– Поехали со мной в Индию, – вновь заговорил отец. – Там ты сможешь спрятаться от мира и прийти в себя после того, что случилось. А заодно попрощаешься с бабушкой.
Предложение отца было соблазнительным.
Она не могла вечно прятаться ото всех, карая себя за то, как поступил с ней Джейкоб.
На Прию вновь нахлынула печаль, и прежде чем женщина успела полностью поглотить это ощущение, она сказала:
– Да, я поеду с тобой.
Глава 57
Мэри
Безвыходное положение. 1936 год
Было воскресное утро.
Чарльз читал газету и уплетал омлет. Мэри ела совершенно без аппетита.
– Чарльз…
– Да, дорогая?
Он рассеянно ей улыбнулся, по-прежнему не отрывая глаз от газеты.
Прости, Чарльз.
– Я…
Чарльз перестал жевать. Теперь он смотрел прямо на Мэри, и улыбка на его лице сменилась выражением тревоги.
Когда мы поженились, я поклялась, что всегда буду заботиться о тебе. Тогда я не понимала, что, выходя за тебя без любви и нося в себе ребенка от другого мужчины, обрекаю тебя на жизнь, лишенную счастья. Меня волновало лишь собственное спасение. О тебе я вообще не думала.
– Что-то с ребенком?
Я не видела от тебя ничего, кроме доброты. Ты не заслуживаешь такого удара. Мне так жаль…
– Мэри?
Теперь тревога уже отчетливо слышалась в его голосе.
Чарльз протянул к ней руку.
– Не надо, Чарльз. Я этого больше не вынесу.
– Мэри? Да что случилось, дорогая? Тебе нехорошо?
Выражение его лица было озабоченным. Не доев завтрак, Чарльз положил газету рядом с тарелкой.
Я прерываю его обычное, счастливое воскресное утро с беременной женой, чтобы разрушить его жизнь.
В ушах у Мэри стучала кровь. Ее щеки покраснели от стыда, а ужасное, полное вины сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.
Она могла бы солгать. Сказать, что больна. И продолжить привычную жизнь.
– Прости меня, Чарльз. Я больше так не могу.
– О чем ты, Мэри? Дорогая, что-то с ребенком? – спросил он вновь, пристально глядя на нее.
Его голос был таким заботливым.
Она сама поставила себя в это безвыходное положение. Никто не заставлял ее делать то, что она сделала с Винаем. Наоборот, ей советовали не делать этого. Никто не заставлял Мэри усугублять свою ошибку, вовлекать в происходящее другого мужчину, обманывать его и выходить за него замуж.
Теперь ей придется все исправлять самой. Хоть это и означало, что Чарльз будет сломлен.
Мэри ощущала слабость во всем теле. Она открыла рот, но из него не вырвалось ни звука.
Чарльз вновь потянулся к ней – любящий мужчина, которого она обманом сделала своим мужем.
Мэри отпрянула. Лицо Чарльза вытянулось, его глаза наполнились болью.
Боль, которую я ему вот-вот причиню, будет еще хуже.
Мэри закрыла глаза.
Трусиха! Взгляни на него, взгляни в лицо тому, что ты натворила; всему, что ты натворила.
Смотри ему в глаза, когда будешь разбивать его сердце.
– Этот ребенок, Чарльз…
– Ребенок?
На лице Чарльза отчетливо читался ужас.
Она не может так с ним поступить.